Фредерик Дар - Беби из Голливуда

Сан-Антонио

Беби из Голливуда

Пер. с фр. А. В. Мусинова, Т. Е. Березовской

Если вас спросят: "Где жена?" - то вы, наверное, ответите: "Дома". А вы в этом уверены? Вот, например, Берюрье тоже был уверен, что его Берта проводит время со своим любовником - парикмахером из соседнего дома. Но оказалось, что работник шампуня и расчески так и не дождался мадам Б. Б. на рюмку чая. Пришлось испортить отпуск Сан-Антонио. Берю вырвал его прямо с концерта и, заливаясь слезами, умолял найти его нежную стокилограммовую птичку.

Впрочем, вскоре Берта объявилась сама. Оказалось, что ее монументальной особой прельстились два таинственных гражданина. Они похитили толстуху и несколько дней содержали ее в роскошном особняке, оказывая королевские почести. Мудрый Сан-А долго смеялся над этими выдумками. Пока не обнаружил в газете портрет жены американского дипломата. Она была как две капли воды похожа на жену Толстяка. Вот тут-то и началась эта история с похищением мировых знаменитостей, младенцев, а так же женщин преклонного возраста и веса.

Обнаружить похитителей было нелегко. Хотя бы потому, что Сан-А не мог рассчитывать на своего постоянного помощника. Берю совсем расклеился от нахлынувших супружеских чувств и обязанностей и позабыл об обязанностях полицейского. Доблестный комиссар вернул коллеге - жену, парикмахеру любовницу, а полиции - честь.

А теперь посмотрите по сторонам. Ну, и где ваша дражайшая половина? Не волнуйтесь, она в соседней комнате. Читает Сан-Антонио.

Глава 1

Никогда еще Фелиция не была на подобном празднике. Уже несколько лет подряд я обещаю сводить ее на торжественный гала-концерт, посвященный ежегодной тусовке лучших полицейских сил двадцать второго округа. Между прочим, этот скромный бал включен как величайшее событие в жизнь парижского высшего общества.

И вот наконец мне удалось освободиться. Таким образом, обещания любимого и единственного сына воплотились в жизнь. Моя терпеливая маман сшила себе у портнихи специально для этого мероприятия замечательное платье, украшенное тройным отложным воротником и кружевным жабо, по сравнению с которым то, что носил мой приятель Луи XIV, выглядело бы блеклой и скучной отделкой на платье первого причастия.

Хотите верьте, хотите нет, но Фелиция даже пустила легкое облачко рисовой пудры на свой носик. И вообще как-то вся приосанилась и похорошела, а в качестве последнего штриха, соответствующего событию, навернула вокруг шеи бархатную ленту, что придало ее облику портретное сходство с графиней, правда, слегка в годах.

Короче говоря, великий день. Праздник разворачивается под крышей бывшего концертного зала и одновременно под непосредственным патронажем сына кузины старшего брата префекта полиции и при участии Станисласа Взбзднутека из польской дипломатической миссии, вице-адмирала Грот-Марселя де Каботажа и сэра Джона О. Блезлинга, вице-суперканцлера объединенного ордена Растянувшейся подвязки и Затянувшихся закулисных скандалов.

Следует отметить также присутствие первого заместителя второго командира полицейского управления двадцать второго округа, делегации роты саперов-пожарников торгового дома "Лафитт" (их девиз: "Без страха, но с упреком") специального разъездного корреспондента "Зеркала затухающей моды". Программа составлена сплошь из хитов сезона. Судите сами: открывает концерт густой концентрированный баритон младшего бригадира Закадриля с песенкой "Приди, легавый, приди, мой милый, и на меня скорей наручники надень!", а теперь хор коклюшных мальчиков из кружка невостребованных талантов "Салатная корзина" поет развеселую песенку "Попадись ко мне ты в руки, пожалеешь, что родился".

- У этих Крошек такой чистый голосок! - растроганно шепчет мне на ухо Фелиция.

Мы уже готовы прослушать второй куплет в исполнении светлых коклюшных душ, как вдруг громкоговоритель в зале начинает выкашливать: "Комиссара Сан-Антонио срочно вызывают в вестибюль!"

Замечательный сюрприз! Моя бедная маман чуть не удавилась своей бархатной лентой. Она смотрит на меня скорбным взглядом.

- Жди меня здесь! - раздраженно бормочу я. - Пойду посмотрю, что там стряслось.

Я поднимаюсь под восхищенными взглядами зрителей, а хор продолжает нестройно выводить полицейскую польку.

Быстро направляюсь через центральный проход к выходу (служащему одновременно и входом, если идти в обратном направлении) и вываливаюсь в помещение, которое не страдающие скромностью устроители назвали вестибюлем. В обычное время оно является местом стоянки кареты "скорой помощи" муниципальной больницы. Ангар украшен гирляндами искусственных цветов, а в глубине устроено что-то типа вешалки, где жены и дочери внештатных осведомителей рисуют номера на пальто гостей, а заодно разливают в бумажные стаканчики лимонад.

И кого же я вижу, как вы думаете? Своего друга и помощника Берюрье, из плоти и, соответственно, из крови. На Толстяка, горестно опершегося задом на ящик, без слез не взглянешь. Безразличная к безалкогольным напиткам физиономия приняла землистый оттенок. Он зарос щетиной, а губы, обрамляющие аппарат для прожевывания спагетти, белые как у мертвеца. Глаза в форме параллелограмма, челюсть отвисла... На нем жеваный, намокший от дождя костюм, а вместо рубашки старая пижама, надетая шиворот-навыворот, и по ярлыку можно судить, что она куплена в магазине "Самаритэн" до рождества Христова.

- Это ты оторвал меня от искусства? - строго вопрошаю я.

- Да, Сан-А.

- Что стряслось? Между прочим, я думал, ты гриппуешь. Тебя уже два дня нет на работе.

Он машинально теребит смятые поля своей видавшей виды шляпы.

- Я не болел, Сан-А... Только вот... у меня случилось несчастье...

Берю пытается что-то произнести, но из его глотки вырывается только шипение, как последний вздох израсходовавшего себя огнетушителя. Передо мной стоит конченый человек.

Бессильный, опустошенный... У него даже нет мочи выговорить "караул!". Мне его жалко. Я готов расплакаться крупными глицериновыми слезами. Что мне остается делать? Кладу руку ему на плечо, пытаясь успокоить.

- Ладно, перестань, Толстяк. Ты перенервничал?

- И не говори, Сан-А, - булькает он, пуская пузыри, - мне свет не мил! Все кончено...

- Поговорим об этом, когда ты будешь лежать в деревянном бушлате. Скажи-ка лучше, что там у тебя не заладилось?

- Исчезла моя жена, - замогильным голосом трубит Толстяк и, чтобы подчеркнуть горечь утраты, бьет себя в грудь так, что, попадись ему под руку североамериканский бизон, у несчастного реликтового животного обязательно отлетели бы рога.

И тут вместо жалости во мне вскипает сумасшедшая ярость. Между прочим, он испортил праздник не только мне, но, главное, Фелиции! Я бы еще мог понять причину этого безутешного нытья, если бы его гиппопотамиха откинула копыта. Но исчезла?! Уже тысячу раз любвеобильная мадам Берю наставляла рога своему тоже не слишком верному супругу. Последний в курсе и в течение многих лет стойко мирится со своим несчастьем!