Джилл Шелдон - Огненное лето

— Очень мило с твоей стороны, Ной! — шепнула Энн.

— Что мило? — спросил он, нахмурясь.

— То, что ты обо мне заботишься.

— Услышав твои стенания и стоны, жалобы о том, что все тело и волосы пропахли дымом, да еще причитания по поводу сгоревшей одежды, кто бы не бросился на помощь!..

— Но я же действительно вся пропиталась дымом. Понюхай. — Энн наклонилась и подставила Ною голову. — Чувствуешь?

Ной отшатнулся, вскочил на ноги и засунул руки в карманы. Его взгляд сделался отчужденным и блуждающим.

— Действительно, благоухание не из приятных. Попробуй намазаться арахисовым маслом. Говорят, это помогает.

— Но вот о своей сгоревшей одежде я никому не жаловалась и не причитала. Не надо выдумывать!

Ной вновь посмотрел на Энн. Ее бросило сначала в жар, потом в холод. Ной отступил на шаг.

Энн запрокинула голову и посмотрела на Ноя. Совершенно очевидно, он не мог выносить близости. Занятно! Она поджала нижнюю губу и выпрямилась. Как теперь поступить? Что-то изменилось в их отношениях с Ноем. Но что? Почему она вдруг стала чувствовать себя рядом с ним как-то неестественно? Всего минуту назад ей очень хотелось поскорее уйти отсюда. Теперь же Энн вдруг почувствовала непреодолимое желание остаться. Она посмотрела в глаза Ноя и сказала первое, что пришло в голову:

— Знаю, что ты не желаешь этого слышать, но я все же хочу поблагодарить тебя за разрешение пожить в приютском коттедже.

— Ой, не надо меня благодарить! Я бы сделал это для кого угодно. Для любой замарашки вроде тебя.

— Вот как! И на этом спасибо!

Энн подошла на шаг ближе. Она хотела проверить себя и его. А заодно и понять, что в Ное внушило ей такое желание броситься к нему на шею. Ничего подобного с ней раньше не было!

— Ной…

— Я уже сказал, что не хочу слышать ни о какой благодарности.

Ной попятился к двери еще на один шаг. Он никак не мог понять, почему боится этой женщины? Ной Тэйлор, который никогда никого и ничего не боялся!

Энн подумала, что надо бы прекратить эту игру. Но не могла. Сейчас Ной остался ее единственным другом, и она хотела только почувствовать его объятие и услышать несколько утешительных слов. Разве это так уж много? Одно объятие… Дружеское…

— Ной…

Он сделал еще шаг к двери.

— Ной, не молчи же!

Ной растерянно посмотрел на Энн:

— Мне надо идти… Я очень занят…

— Я просто хотела… Хотела…

— Что ты хотела? — почти потребовал Ной, в отчаянии оглядываясь на дверь.

— Ничего, — прошептала Энн, видя, что он хочет уйти, и как можно скорее… Это расхолодило ее. — Я ничего не хочу… — очень тихо ответила она. — Совсем ничего…

Уже на третий день Энн пришла к выводу, что чистить дом после пожара — труд тяжелый и неблагодарный. Очень тяжелый и очень неблагодарный… Кроме того, он приводил ее в депрессивное состояние.

Росс же по-прежнему пропадал на работе. За все это время они провели вместе не больше десяти минут. И хотя постоянно вздыхали о потерянном друг для друга времени, Энн заставляла отчима как можно больше работать. Она отлично понимала, что оба не найдут покоя, пока Росс не расследует дела о пожаре. Ведь никто другой не мог быть более заинтересован в поимке поджигателя.

Но все же она очень страдала от одиночества. Правда, существовал Ной… Но Ной оставался Ноем…

Спрятавшись в кухне за горой стоявшей на столе посуды, Энн выжидала момент, чтобы взглянуть на него. Со времени последней встречи они виделись лишь мельком. Энн понимала, что Ной избегает ее. Но никак не могла понять почему. Чего такого она успела сказать или сделать, чтобы отпугнуть его?

Устав от всей этой игры, Энн решила в конце концов поставить точки над «i». На протяжении десяти лет ей удавалось избежать каких-либо постоянных привязанностей. Так было спокойнее и безопаснее. Заботиться о ком-нибудь, испытывать потребность видеть, любить — значило непременно волноваться и страдать. Все это она уже с лихвой испытала, потеряв мать и брата.

Она также знала, что ничто не может сильно ранить человека, если его сердце спокойно. Теперь же Энн далеко не была уверена в себе. Может быть, проснулась любовь? Если так, то ради нее можно и рискнуть.

Какой-то шум в коридоре заставил Энн насторожиться. Она посмотрела в сторону двери и увидела на пороге Розмари. Хозяйка приюта сегодня выглядела совсем не так, как при их первой встрече. На ней был прекрасный брючный костюм, волосы аккуратно причесаны и уложены, а лицо чуть тронуто косметикой. Все это делало Розмари значительно моложе и заставляло вспомнить ее лучшие годы.

— Здравствуйте, — приветливо сказала Энн.

— Энн? — спросила Розмари, и на лице ее появилась радостная улыбка. — Неужели вы — та маленькая Энни?

Она протянула Энн на удивление твердую и красивую руку, которую та поспешила пожать.

— Розмари! Я так рада вас снова видеть! Как вы себя сегодня чувствуете?

По лицу Розмари пробежало облачко.

— Мне стало лучше. Значит, вы меня уже видели?

Энн кивнула.

— А я… я не помню, — вздохнула Розмари.

От этих слов, сказанных тихим голосом и с горечью, у Энн сжалось сердце.

— Насколько я понимаю, Розмари, сейчас уже все в порядке? Вы себя хорошо чувствуете?

— Сейчас, да, — пожала плечами Розмари.

Она подошла к плите, налила себе чашку кофе и, спохватившись, спросила:

— А вы не хотите?

Энн утвердительно кивнула, стараясь по возможности сгладить свой невольный промах, так больно ранивший Розмари.

— Это со мной часто случается, — просто сказала Розмари. — Сейчас я просто забыла предложить вам кофе. А бывает, наливая его, вдруг забываю, что делаю, и проливаю добрую половину на пол.

Будь на месте Розмари любая другая женщина, Энн бы тут же крепко обняла ее и попросила извинения. Но Розмари всегда была со странностями. Хотя она открыла приют и трогательно заботилась о живших в нем несчастных детях, но в сердце свое никогда и никого не допускала. Включая Ноя, которого считала сыном. За многие годы знакомства Энн никогда не замечала между ними проявлений чувств, столь естественных в отношениях матери и сына. Таких, например, которые существовали между Джесси и матерью. Правда, теперь Энн знала, что Ной — не родной сын Розмари. Но это не меняло дела. Было совершенно очевидно, что она очень страдает. Энн же не могла равнодушно смотреть на чьи-либо страдания.

— Извините, Розмари, — сказала она. — Не могла бы я вам чем-нибудь помочь?

Розмари глубоко вздохнула и обвела взглядом кухню:

— Я люблю этот дом.

— И я тоже, — улыбнулась Энн. — Вы должны гордиться тем, что помогаете в нем стольким несчастным детям.

— Сейчас этим занимается Ной, а не я. И делает все… удивительно хорошо. Но я чувствую, что все более и более становлюсь для него обузой.