Ширли Эскапа - Время любви

— Подарок от дядюшки Марко.

На самом деле шампанское — и, уж конечно, не одна бутылка — было выкрадено из обширных подвалов графини. Ничего, не обеднеет, в который раз решил Винченцо.

Он хрипло хохотнул, достал два бокала и разлил вино.

Тут Сесилия заметила кучу плиток «Херши» на серванте, и глаза ее вспыхнули от радости.

— Ах! Сколько шоколада!

— Значит, шампанскому ты предпочитаешь сладкое? — ухмыльнулся Винченцо.

— Да! — восторженно откликнулась Сесилия. — Я ужасно люблю шоколад. Помните, вы подарили нам по плитке на площади Святого Петра? Я до сих пор помню этот чудесный вкус!

Это его снова рассмешило. В великолепной гостиной с высоким потолком и вмурованными в стены гербовыми щитами графини этот смех прозвучал громко и хрипло, эхом пролетел по комнате и заставил зазвенеть хрустальные подвески люстры. Смеясь, Винченцо откинул голову назад, вены на его шее вздулись, а рот широко раскрылся, обнажая белые зубы.

Девушку охватило предчувствие беды. Воздух вокруг мгновенно стал каким-то вязким…

— Пей шампанское.

— Простите, что вы сказали? — вздрогнула она.

— Я говорю — пей шампанское!

В полном смятении Сесилия поднесла бокал к губам и единым духом осушила его до дна, словно умирала от жажды.

— Что же ты не пожелала мне здоровья? Вежливые люди желают друзьям здоровья, прежде чем выпить, разве не так? Могу поспорить, немцы тоже щедро дарили тебе шоколадки!

— Что?

— Что слышала! Поди не глухая!

Окончательно опьянев, Винченцо тяжело поднялся из кресла и навис над девушкой.

«Бежать отсюда, скорее бежать!» — лихорадочно заметалось в ее мозгу.

— «Ах, спасибо!» — кривляясь, передразнил Винченцо. — «Ах, как вкусно!» Целовалась с немцами ради плитки шоколада, раздвигала ноги, а потом получала свой приз. — Его лицо исказила гримаса отвращения. — Шлюхи! Все вы шлюхи, все до одной!

Не веря своим ушам, Сесилия отчаянно замотала головой.

— Нет, нет, это не так!

Покачиваясь, он снова налил в ее бокал шампанское.

— Пей!

— О нет, спасибо. — Сесилия болезненно сморщилась. — Мне не следует больше пить, мне будет плохо…

— Черт побери! — взревел Винченцо. — Ей предлагают лучшее шампанское в мире, а она говорит, что от него ей будет плохо. — Прижав бокал к губам девушки, он взвизгнул: — Пей, дрянь!

— Оставьте меня! — крикнула Сесилия, отталкивая его руку. — Мне пора домой.

— Ах-ах, ей пора! Да что ты из себя корчишь, черт бы тебя побрал!

— Ну пожалуйста, отпустите меня, — тоненьким голоском заскулила Сесилия, чувствуя себя беспомощным ребенком.

Вместо ответа Винченцо с размаху запустил бокал в стену и залепил гостье две пощечины подряд. Удары были такой силы, что девушка упала на пол, отбиваясь изо всех сил, но вконец озверевший мужчина продолжал пинать ее ногами, извергая проклятия то на английском, то на итальянском.

— Грязная свинья! Шлюха! Продажная тварь!

Рухнув на Сесилию, Винченцо заломил ей назад правую руку; левой она отчаянно вцепилась ему в волосы и выдрала целый клок. Он взвыл от боли. Ярость придала Винченцо новые силы, и он, рванув пуговицы на ее кофте, впился зубами в упругую грудь девушки. На минуту, показавшуюся целой вечностью, Сесилия потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, все уже было кончено. Обессиленный и опустошенный, Винченцо лежал на ней, обдавая своим дыханием. Девушка с ужасом поняла, что под тяжестью его тела вот-вот треснут ее ребра. Она слабо пошевелилась, стараясь вывернуться из-под него, но, внезапно придя в чувство, он схватил ее за руку.

— Винченцо, пожалуйста! — взмолилась Сесилия. — Отпустите меня, Винченцо!

— Лейтенант Винченцо! — с перекошенным от ненависти лицом прошипел он.

— Да, да, простите, лейтенант Винченцо, — быстро поправилась бедняжка.

Одним прыжком он вскочил на ноги и рывком поднял ее. Смерив девушку долгим презрительным взглядом, он по-звериному ощерился.

— Черт с тобой, топай отсюда. Туфли только оставь. Слышишь? Разувайся, когда велят. Ха, небольшой сувенир из Рима! Здорово придумано.

Сесилия сбросила туфли. Только бы поскорее оказаться на улице! Винченцо поймал ее руку и стал разжимать кулак. Сморщившись от боли, она пискнула:

— По-моему, у меня перелом!

Он брезгливо выпустил ее левую руку и принялся застегивать штаны. Справившись с этим делом, Винченцо, не глядя на сервант, схватил плитку «Херши», сунул ее в правую руку Сесилии и сжал пальцы девушки. Потом выдернул ремень и огрел ее по ягодицам — с оттяжкой, несколько раз подряд.

— Давай убирайся отсюда, шлюха! Беги!

Новый удар настиг Сесилию, когда она уже выскочила за дверь.

Марк размеренно шагал по мостовой, усеянной осколками стекла из витрины немецкого магазина, который подвергся разграблению сразу после освобождения. Откуда ему было знать, что всего несколько минут назад, в кровь изранив босые ступни, по этим же осколкам промчалась Сесилия?

В приятно расслабленном состоянии он шел по улицам, где когда-то в детстве жила его мать. Ужин с дядей прошел в очень милой, даже уютной обстановке, и теперь Марк с какой-то умиротворенностью вспоминал свою семью. Даже болезненная тоска по Фрэн и детям, Руфусу и Эми, поутихла и не так рвала душу.

В Италии Марк провел три лета, но это было еще до войны, до смерти бабушки. С тех пор, кажется, прошла целая вечность. В Риме, правда, он бывал нечасто, все время проводил в Тоскании, на бабушкиной даче.

Сейчас на груди Марка красовалась медаль «Серебряная звезда» за отвагу, в связи с чем дядя-генерал поглядывал на племянника с особой гордостью. Ужин проходил в доверительной атмосфере и вскоре из некой обязанности превратился для Марка в истинное удовольствие.

А ведь когда-то он видел в дяде всего лишь холодного и неприступного военного, которого его довольно легкомысленная тетушка Салли выбрала себе в мужья. Теодор Картрайт, отец Марка, будучи официальным опекуном Салли и ее старшим братом, этот выбор одобрил. Таким образом генерал вошел в их семью.

Отец… Нелегко быть сыном такого сильного, властного и непреклонного человека, как Теодор Картрайт. Марк с великим трудом мог вспомнить те редкие моменты, когда отец бывал им доволен. Да уж, похвалы от него не добьешься… Зато теперь он увидит «Серебряную звезду» на груди сына, и это наверняка растопит его сердце.

Теодор Картрайт прославился своим высочайшим патриотизмом. Он был твердо уверен в двух вещах: в неполноценности представительниц слабого пола и в абсолютном превосходстве Соединенных Штатов над всеми остальными государствами. В основанной им фармацевтической компании все — от членов совета директоров до последнего клерка — знали о том, что их босс является прямым потомком Авраама Линкольна. Девиз компании — «Все за Родину» — был придуман самим Картрайтом, и он придирчиво следил, чтобы подчиненные неуклонно его придерживались.