Лиза Фитц - И обретешь крылья...

Мы делали это жестко и похотливо. Он — отчаянно и сладострастно, я — агрессивно и холодно. Оба — вися друг на друге, сплетаясь друг с другом, любя друг друга.

Когда он меня оставил, я знала, что отыграла все проигранное. Мы снова были на равных.

Еще через два часа я позвонила Джеку. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь, кто бы понимал, о чем я говорю.

Я уже говорила по телефону с Янни, которого не интересовали ни мои впечатления от Бали, ни мое возвращение. У него были какие-то неприятности на студии и трудности с выходом новой пластинки.

— Джек, — сказала я, — ты должен приехать, сейчас же. Возьми такси. Сорок километров ерунда. Ты должен это сделать!

— Где я достану такси вечером в таком захолустье? Я даже не знаю номер телефона диспетчерской.

— Не ломайся и приезжай сейчас же. Мне нужно поговорить, нужно, чтобы рядом со мной был кто-то, кому я могу рассказать о своих безумствах, а не то я и правда сойду с ума!

— Я вижу, мне ничего не остается, как подчиниться. Я еще перезвоню тебе позже.

Через три четверти часа он стоял перед моими дверями. Такой же пьяный, как и я. А я уже совсем забыла, что звала его, и была совершенно ошарашена, увидев на пороге, но очень обрадовалась, что он приехал. Я допила остаток виски, и мы принялись за пиво. Я по-эксгибиционистски откровенно рассказывала ему о своих переживаниях. В какой-то момент упала на свою любимую картину — ту, где ангел ведет по мостику двоих детей. Разбилось стекло.

А ночью начался ужас.

Ежечасно я вскакивала, не понимая в темноте, где нахожусь — то ли на Бали, то ли в самолете, то ли дома, то ли в аду. Я наткнулась на цветочный горшок, побрела, шатаясь, к туалету, наконец нашла свет и увидела спящего Джека.

— Ты?.. здесь?..

Я уже окончательно ничего не понимала. У меня начиналось алкогольное отравление, плюс окончательное истощение, отягощенное психической капитуляцией. На следующий день в обед я с трудом отправила Джека домой. Задание выполнено. Бени был в гостях у друзей. Я оказалась предоставлена самой себе. Следующие два дня я провела в постели, вся дрожа.

Симон приходил каждый день на час-другой. На второй день я собралась с силами и отправилась в ближайший бар за выпивкой. Я осталась там с пятью баварцами и двумя стаканами вина, которые оттянули на пару часов предстоящий ужас. Симона я оставила ждать дома. Он был мне безразличен. Когда я вернулась домой, то дневник, который я вела на Бали, валялся раскрытым в прихожей, а рядом с ним записка: «Если захочешь меня видеть — я у водопада».

Ого, — подумала я, — если он прочитал эти записки, то, возможно, пришел конец нашим отношениям. Я огляделась вокруг. Его туфли стояли в углу — значит, он должен быть где-то поблизости. Я направилась в спальню. Он лежал на кровати. Чувство любви и теплоты охватило меня. Я разбудила его.

— Ты еще здесь?

— Где ты была? — он удивленно глядел на меня.

— В баре.

— Ради Бога, не пей больше. Ради Бога, не пей больше!

— Да, — сказала я, — я знаю. Но мне нужно как-то прийти в себя.

Мы снова разговаривали. Мы снова разговаривали хорошо. Мы разговаривали тепло, мудро, глубоко. Мы любили друг друга — тоже хорошо. Потом он плакал. Полчаса он проплакал на моей груди. Наконец-то, наконец-то долгожданная реакция! Я держала его, прижимала, гладила и была счастлива.

— Так, как ты, ко мне еще никто не относился, никто, никто! Я был не прав. Мне очень стыдно.

— Нет, — сказала я, — это хорошо. Это очень хорошо. Наконец-то ты вышел из своей скорлупы!

За следующие два дня он на глазах стал меняться. Он сказал, что еще ни разу не получал такого урока, что это был для него самый тяжелый экзамен. Как раз в тот момент, когда он решил, что я ему безоговорочно верна, случился этот удар судьбы. Он уже хотел уйти, — сказал он, — сразу после этого открытия. Его удержала только одна моя фраза: «Да, да, теперь ты, пожалуй, уйдешь! Всегда, когда это случается с вами, с мужчинами, вы бываете оскорблены и уходите!»

По крайней мере, теперь он хотя бы представляет, какую боль причинял мне. Ему и самому приходилось бывать в крайне неприятных ситуациях, но все, вместе взятые, они не могут сравниться с тем, что он переживает сейчас. У него всегда были представления о том, что секс у женщин должен предполагать какие-то чувства, и никогда не представлял, что женщина может это делать так холодно.

Хорошо, думала я все снова и снова. Иногда бывает полезно и грубое обращение.

На четвертый день кошмар кончился. По вечерам я забирала своего сына, совершала небольшие прогулки с Симоном и снова могла спать без таблеток. Потом мне позвонил Янни, хотел обсудить какие-то деловые вопросы. В понедельник, — сказала я, — сегодня я не в состоянии. Затем последовало открытие.

— Позавчера ты говорила по телефону, что мы снова могли бы съехаться и жить вместе. Это не получится — Реза ждет ребенка.

Мне показалось, что я услышала удовлетворение в его голосе. Его слова подействовали, как удар молотка по голове. Собственно, ничего хуже случиться уже не могло. И несмотря ни на что я чувствовала облегчение. Совместная биография подошла к концу. Решено. Мне больше уже не нужно тосковать, не нужно ничего решать — судьба сама все решила. Или Реза со своим умыслом. Кто знает?

— В субботу я хочу быть с тобой долго-долго. И мы все обсудим, выясним все вопросы нашей совместной жизни.

В половине первого позвонил Симон. Он хотел прийти сразу же, как можно скорее. Я, как лань, носилась вверх-вниз по лестнице, приготовила гору салата и суп из овсянки, на входе положила для Симона записку: «Я тебя люблю». Затем бегло просмотрела свои записи и набросала план новой пластинки.

Когда он пришел, мы прижались друг к другу, свернувшись клубочком в кресле, и были счастливы. Потом он пошел читать книгу, а я — писать заготовки для записи. Остаток дня мы провели в постели. Первый раз все было так, как до моей поездки. Чувственно, нежно, взволнованно и долго. Моя громадная комната, которую я только перед обедом всю вычистила, после установки новой обогревательной системы, впервые за все то время, что я здесь живу, была по-настоящему теплой. Мы приготовили себе целый поднос еды и крепкий кофе, сидели в теплой, большой комнате и говорили, говорили, говорили. Нас все больше связывала гармония колебаний, и вера в нашу любовь и совместную жизнь все усиливалась. Как часто в последние дни было у меня чувство, что это случится, произойдет наконец, — что из нашей любви родится что-то настоящее, значимое. Окупилось мое мучительное ожидание, окупились все страдания, крушения и почти смертельные кризисы предыдущих лет.