Лиза Фитц - И обретешь крылья...

Торак наклонил голову и задумался. Потом сказал:

— Я подозреваю, что желание поставить новое шоу на сцене придало вам сил. Можно сказать, что вы действительно вытащили себя работой из душевной пропасти.

— Так оно и было. Никто и ничто не могло мне помочь, кроме творчества. Искусство, если хотите… моя старинная профессия.

Торак посмотрел на меня испытующе.

— И больше никто?

— О, конечно, я не хочу быть несправедливой: наши отношения с Янни стали улучшаться и стали даже интенсивнее; наша совместная работа была интересной и творческой. Бени, Реза и семья помогали мне. Если бы со мной не было всех этих людей, к которым я в любую минуту могла обратиться, и прежде всего моей мамы и Нонни, то кто знает… возможно, меня сейчас просто не было бы в живых. Я действительно удивляюсь, как тогда не застрелилась.

Торак засмеялся.

— Но ведь он тоже был с вами…

— Да. Он был рядом и помогал. Больше, чем я могла ему помочь. Моя поддержка заключалась скорее в том, чтобы провоцировать его на духовный и человеческий рост.

Мы взглянули друг на друга.

— Тем самым, у истории оказался счастливый конец…

Я покачала головой.

— Нет, совсем нет. Одиночество и грусть стали спутниками моей жизни. Ни нежности, ни любви, одна только безрадостная пустота и изоляция. Я съездила с Питом на пару недель в Лондон, еще на неделю ездила отдохнуть в Австрию. Но ничего не помогало. Я не могла открыть себя ни одному мужчине, я была не готова к новой любви. Я делала какие-то попытки и имела интимные контакты с молодыми парнями, но это все было поверхностно.

Мы немного помолчали, потом Торак спросил:

— А эротика?

— Была одна встреча. В Гамбурге.

— Рассказывайте…

Симон поехал со мной в Гамбург.

Мы были в хорошем настроении, слегка взволнованы и напряжены в предчувствии того, как «Феникс» будет выглядеть в северном свете. Должен был состояться четырнадцатидневный фестиваль, и как кульминационный пункт его было объявлено мое шоу. Все три представления ожидались с аншлагом — нельзя было достать ни одного лишнего билетика. Отель, в котором мы остановились, был первоклассным, а для меня лично щедро зарезервировали целую анфиладу комнат.

В первый день после обеда у нас оставалось не так уж много времени до проверки звука, да и предстоящее первое выступление тоже не оставляло времени для расслабления.

Вечер прошел просто блестяще. Я была в лучшей форме и в прекрасном настроении. Симон стоял за кулисами, облокотясь о стул, и с удовольствием выслушивал мое жонглирование ругательствами и словесную акробатику.

— Сегодня мне очень понравилось, — сказал он мне после представления.

А пока он смотрел, усмехаясь, на публику там, в зале, которая смеялась во весь голос над моими остротами. Где были эти сдержанные гамбуржцы, которые обычно так отстраняются от всего? Я не могла разглядеть ни одного. Зрители визжали от удовольствия и долго аплодировали после каждой третьей фразы, так что вечер продлился на двадцать минут дольше обычного.

После представления ко мне подошла одна дама, около пятидесяти, с решительным выражением нежного, хорошо вылепленного лица и сказала:

— Чувствуется, что вы знаете, о чем говорите. Это не манная каша — здесь видна настоящая жизнь, пропущенная через себя!

Я ничего не ответила, а только кивнула в знак согласия. Она пожала мою руку и сказала:

— Всегда кому-то приходится прорубать просеку в нехоженом лесу…

Я разволновалась и не заметила, как Симон подошел и встал позади меня. Он приобнял меня за плечи и заглянул в глаза.

— Ты была великолепна, — сказал он, — ты такая сильная… гораздо сильнее, чем я. Ты нужна мне. Ты самый важный человек в моей жизни… кроме, разве что, моего ребенка. Но ты стоишь с ним на одном уровне.

После представления пришли Андреас и Фрида, оба тоже связанные с гамбургской сценой. У Фриды волосы были длиной со спичку, и у Андреаса точно такие же, и оба они были затянуты в черную кожу. Пит и Джей нашли это классным, все были в приподнятом настроении, каждый со своими детскими фантазиями в голове. Симон был не особенно разговорчив, но точно так же наслаждался царящей атмосферой фривольности. Фрида держала магазин, торгующий всякими эротическими аксессуарами, и пригласила нас посетить его на следующий день. Андреас предложил поводить нас по Гамбургу и показать кое-какие кабаки, которых мы, вероятно, еще не знаем. Мы договорились на пять часов следующего вечера.

На следующий день мы все собрались, чтобы пойти в магазин к Фриде. Все взволнованно болтали между собой, обязательно собираясь привести сюда своих друзей и подружек. Я добрый час примеряла и рассматривала всякие лакированные и резиновые штучки, необычное белье и постоянно подзывала Симона к кабинке, чтобы спросить его совета. Его глаза между тем начали блестеть каким-то незнакомым светом.

А я купила плетку. Я не имела в виду ничего конкретного, думала только, что, может быть, она пригодится в каком-нибудь сценическом номере. Этой ночью мы по дороге зашли не менее чем в десяток различных кабаков, музыканты скакали по Гербертштрассе, и Джей просто не знал, куда деваться от предложений, что, впрочем, его только воодушевляло. Андреас тоже сделал мне недвусмысленное предложение. По его черным глазам я не смогла понять, какая роль мне отводится в предстоящих отношениях. Симон наблюдал за происходящим, однако ничего не говорил. Это был прекрасный, насыщенный вечер, и когда мы вернулись в отель, то были все еще бодры. И все хотели еще раз, уже последний, чего-нибудь выпить.

Мы пришли в нашу комнату. Едва за нами закрылась дверь, как Симон обнял меня и стал целовать. «Покажи мне твой язычок, я хочу видеть его», — говорил он мне, — «давай, покажи его…» Я высунула свой язык и пошевелила им. «Да, вот так хорошо. А теперь подойди к кровати, подними юбку и ложись. Раздвинь ноги и лежи спокойно». Три, четыре легких удара по гениталиям. Я вздрогнула, вся кровь у меня прилила к низу живота, резко накатило возбуждение. «Тихо, лежи спокойно!» Серия легких ударов, затем более сильных, по груди, по лицу, по бедрам. «На колени! Спускайся вниз!» Он расстегнул свои брюки. «И теперь возьми его в рот, да, вот так». Эрегированный член между моих губ, до самого горла. Возбуждение. «Достаточно. Вставай. Возьми плетку и подай ее мне. А теперь ложись на живот». Снова удары, на этот раз кожаным ремнем, совсем легонько — по спине, по заду. Легкое жжение. Более сильные удары, «лежи спокойно, не двигайся! — это только кажется больно… это ведь приятно». Боль приятна, оживляюща, а удары становятся сильнее, жестче. «Мама!» — хочется закричать, но здесь никого нет. Только большой, сильный гладиатор, который приковывает меня к кровати и раскрывает мои силы! Я извиваюсь как змея, подаюсь ему навстречу всем телом, которое жаждет разрядки. И тут — новый удар! И еще один, еще, обжигающий как огонь, почти даже слишком сильный, но только почти… «Еще перевернись, теперь на колени, задницу наружу, а теперь ты получишь все, чего хотела!» — и втыкает сделанную в виде пениса рукоять плетки в мой анус, засовывает его глубоко внутрь, еще и еще, оставляет его во мне и говорит: «тихо, не двигайся…» — теперь я должна снова перевернуться на спину и задрать юбку до самого живота; он начал стимулировать кой клитор, гораздо лучше, чем я сама могла это делать, опытнейшими во всем мире пальцами он дотрагивался до моего центра наслаждения, пока я почти не… нет, он перестает… я извиваюсь. «Спускайся на пол, на все четыре, так, а теперь иди, вот так, на четвереньках», — легкий удар, толчок в направлении холодильника, что ему надо?.. «Дальше, совсем медленно». В любой момент я могла встать и сказать: «Все, конец игры, я больше не хочу», — но не делала этого. Я наслаждалась насилием, которое он учинял надо мной.