Джули Гаррат - Непостоянное сердце

Серена только теперь сообразила, что Райан впервые столкнулся с английской зимой, и, в отличие от нее, проведшей в Австралии всего два года, был более чувствителен к холоду.

— Как ты себя чувствуешь? — встревожилась она.

— Замерз, черт побери!.. Только и всего. Заледенел.

— Возвращайся в машину и включи мотор. Идем, я провожу тебя.

Серена взяла его за руку, но Райан сердито вырвался и, раздраженно заворчав, стал в нетерпении вышагивать взад-вперед по заиндевелой тропинке.

У Серены едва не сорвалась с губ резкая реплика, но она вовремя прикусила язык, вспомнив, что пообещала себе не досаждать Райану чрезмерной опекой. Он меньше всего желал, чтобы с ним носились, как с малым ребенком! Серена погрузилась в созерцание сада и окрестностей, стараясь не замечать худую сутулую фигуру Райана, его бледное лицо и страдальческий взгляд, но ей это плохо удавалось. Сад с голыми влажными деревьями и кустами, на которых торчали сморщенные плоды шиповника и побитые морозом бутоны, навевал тоску и уныние. В этот момент Серена ненавидела Англию с ее отвратительной зимой. Ей хотелось вновь оказаться в солнечной Австралии, хотелось вернуть то время, когда Дон, отец Райана, еще не умер.

— Хорошо, что тебе не пришлось так мучиться, когда хоронили моего отца, — произнес Райан, словно прочитав ее мысли.

Серена стиснула ладони и, почти не сознавая, что делает, стала крутить кольцо, спрятанное под кожаной перчаткой на пальце левой руки.

— Дело ведь не в погоде, верно? Но ты прав: на похоронах Дона все было по-другому. Я его любила…

Райан подошел к девушке и обнял за плечи.

— Все это ужасно нелепо, — тихо проговорил он. — И бессмысленно.

Отказываясь вспоминать события полугодичной давности, она смотрела на широкие квадратные окна старого дома, на рыхлую стену, сложенную из бледно-розового кирпича, на невысокую серую шиферную крышу, и неожиданно почувствовала, что на сердце становится теплее. Она так долго была лишена этого тепла, что сейчас, в день похорон отца, просто не могла отгородиться от него.

Как бы она ни сердилась на отца, Уинтерсгилл, этот горделивый старый особняк, — ее дом. Он представлял собой длинное приземистое двухэтажное здание с крыльцом, наполовину утопающим в спутанных ветвях жимолости; в древних каменных желобах под окнами в прежнее время всегда цвели георгины. Сейчас в желобах было пусто, опавшая листва выметена, однако у застекленных створчатых дверей столовой, в «саду камней», торчали зеленые ростки крокуса, вскормленные плодородной почвой вересковой пустоши; в траве под яблонями в другом конце сада белели грациозные подснежники.

Тоска, жгучая, всепоглощающая, неистовая, и одновременно радость вдруг завладели всем ее существом. Это ее дом, ее дом, который она не видела десять долгих лет, но с которым теперь уж ни за что не решится расстаться, — ведь со смертью отца старый особняк наверняка отойдет к ней.

Серена почувствовала, как рука Райана соскользнула с ее плеча. Молча страдая, он вновь стал мерить шагами дорожку. Она следила за ним с беспокойством во взоре: его бледность и круги под глазами неизменно вызывали у нее тревогу. Между ними установилась неразрывная связь; ему отведено определенное место в ее будущем и наоборот. Что ж, они могут жить здесь, только он и она, вдвоем, размышляла Серена. Им вовсе незачем возвращаться в Австралию; ни его, ни ее там ничто не держит. А Уинтерсгилл — большой дом. Они будут жить каждый сам по себе, если таково будет его желание.

Кто-то ведь должен заботиться о нем, убеждала себя Серена. Она просто обязана сделать для него все, что в ее силах. Это ее долг перед Доном.

— Райан! — окликнула она, смиренно вздохнув. — Не вредничай. Делай, что я говорю. Иди в машину. Ну, чего ты добиваешься, расхаживая на холоде?

Райан резко обернулся и воззрился на нее гневным взглядом. Длинные темные волосы, щетинистый подбородок и густые черные брови придавали его худощавому лицу еще более свирепый вид.

— Оставь меня в покое, — процедил он сквозь зубы. — Я не беспомощное дитя.

С этим, по крайней мере, Серена вынуждена была согласиться. Беспомощным Райана никак не назовешь. Высокий, ростом шесть футов, с гибким, длинным телом, резко очерченными скулами и глубоко посаженными глазами, он в данный момент напоминал загнанного в угол волка. Будь он для нее чужим человеком, она наверняка не заметила бы утомленности под загаром. И опять же, не знай она его так хорошо, появление мелких морщинок возле глаз объяснила бы для себя просто тем, что он долго прожил в жарком климате, где постоянно печет беспощадное солнце. Только дело все было в том, что она знала истинное положение вещей. Вот почему в этот морозный январский день он стоял вместе с ней на северо-восточной окраине йоркширских вересковых пустошей. Она не посмела оставить его одного в Австралии, тем более что он совсем недавно потерял отца.

Из раздумий ее вывело тарахтенье приближающегося автомобиля. Серена подняла голову и прислушалась. Сердце уныло сжалось. Автомобиль остановился на дороге, где-то по другую сторону от дома.

— Они вернулись! И она вернулась. Мари Уайатт.

— Не нервничай, — произнес Райан, взглянув на Серену. — Ты имеешь право находиться здесь. Не забывай, это твой дом.

— Но она живет здесь уже десять лет, с тех пор, как я уехала. Мари Уайатт! Она все это время была… — Серена проглотила комок в горле, — содержанкой отца. Меня тошнит от всего этого. Господи, и зачем только я приехала? Осталась бы лучше в Квинсленде.

Райан сжал ее руку.

— Это твой дом, — подчеркнул он. — Ты вернулась домой. И не чувствуй себя стесненно. К тому же, детка, слово «содержанка» уже давно вышло из моды. Представь, что она, скажем, «компаньонка» твоего отца.

Серена кивнула и, не сдержавшись, рассмеялась, правда, в ее смехе слышались истерические нотки.

— Тогда вперед? Ты это хотел сказать?

— Деваться некуда. Рано или поздно ты должна встретиться с ней, Сера.

Райан, размахивая на ходу рукой, в которой сжимал ладонь Серены, повел девушку к дому через застывший сад. Серена чуть воспряла духом. Хорошо, что она привезла с собой Райана. В ближайшие часы ей не обойтись без его поддержки.

Серена едва узнала Мари, когда та вышла из машины. Десять лет назад секретарша отца, бодрая, энергичная, была пухлой миловидной женщиной со смеющимися глазами. Тогда ей было сорок пять. Теперь же, наблюдая, как Мари несет поднос с чаем и бутербродами в уютную маленькую гостиную с окнами в сад, Серена отметила, что вид у нее уставший и не совсем здоровый. Белокурые волосы женщины, когда-то отливавшие золотом, потускнели, приобретя невзрачный соломенный оттенок; лоб изборожден морщинами, глаза утратили лучистость. Но вкус в одежде, вынуждена была признать Серена, как всегда, безупречный. Мари предстала перед ними в черном кашемировом костюме с коричневатой блузкой, имевшей воротник-хомутик, — идеальный наряд для церемонии похорон в холодный январский день.