Татьяна Воронцова - Тени утренней росы

Сегодня он молчалив. Но не оттого, что перегрелся, и не оттого, что ему нечего сказать, — просто опасается брякнуть что-нибудь не то. Я сижу на камне, лениво обозревая окрестности, Нейл растянулся на травке возле моих ног. Дело происходит в тенистой долине, густо заросшей лиственными деревьями и кустарником, в трех километрах от ущелья Коцифи, откуда мы выехали час назад. Здесь не так жарко, как на побережье. Запах душистых трав щекочет ноздри. Я не очень-то разбираюсь в травах, но знаю, где-то поблизости наверняка можно встретить шалфей, тимьян, розмарин и знаменитый критский ориган.

Нарочно стараясь меня раздразнить, Нейл снял рубаху, повесил ее на куст и разлегся передо мной на траве, как сонный ягуар. Застиранные джинсы туго обтягивают бедра, черный кожаный ремень подчеркивает мальчишескую стройность фигуры. Гладкая, загорелая кожа, пахнущая морем, плоские мышцы живота. На рынке рабов ему бы цены не было.

На меня он не смотрит. Лежит на боку, подперев голову согнутой в локте рукой. Один из задних карманов заманчиво оттопыривается, и, бесцеремонно запустив туда руку, я извлекаю складной охотничий нож. Ого! Довольно острый. Я провожу пальцем по лезвию. Откинувшись на спину, Нейл внимательно наблюдает за мной из-под длинных ресниц.

«Можно», — читаю по его губам.

Можно? Что именно?

Минуту я колеблюсь, потом легонько толкаю его в бок. Повинуясь безмолвному приказу, он перекатывается со спины на живот. Что дальше? Сердце мое бешено бьется. Но медлить нельзя (что, если он передумает?), поэтому я проворно переступаю через него левой ногой и с нарочитой небрежностью усаживаюсь на него верхом. Так-то вот, юноша. Сидеть на его мускулистой заднице было приятно.

Он глядит на меня через плечо, и я вижу его улыбку. Коронную улыбочку лгуна, шута и хитреца. Когда она раздвигает его губы, лицо меняется до неузнаваемости. Вот такие типы по ночам совершают налеты на мини-маркеты и бензоколонки, грабят одиноких прохожих и затевают драки на дискотеках.

Стараясь держать себя в руках, я провожу лезвием ножа, для начала плашмя, вдоль его позвоночника. На коже остается тончайшая поверхностная царапина. Но руки-то, руки у него были свободны, и он немедленно напоминает мне об этом, пощекотав внутреннюю сторону моего бедра. Он дразнит меня! Теперь я должна либо отступить, превратив все в невинную шутку, либо... Либо — что?

Отложив нож, я задумчиво поглаживаю его поясницу над поясом джинсов. Нагибаюсь и, подсунув под него обе руки, нащупываю пряжку ремня. Улыбка сползает с его лица, но он по-прежнему не оказывает ни малейшего сопротивления. Даже наоборот: приподнимается, чтобы мне было удобнее расстегнуть ремень и вытащить его из петель.

— Руки назад.

И вновь он подчиняется, только недоуменно поводит плечами, как будто сомневается в серьезности моих намерений.

Старательно я стягиваю ремнем его запястья. Стягиваю туго, не обращая внимания на то, что местами жесткий край ремня так врезается в кожу, что она сразу оказывается стертой до красноты.

— Юный охотник Загрей, растерзанный неистовыми жрицами богини Геры. — Подавшись вперед, я хватаю его за волосы, резким движением оттянув голову назад и приставив лезвие ножа к его шее. — Этот образ волнует тебя?

— Конечно, — отвечает он тихо, не открывая глаз.

— А ты пробовал представить себя на его месте? Он усмехается краем рта, смущенно и вместе с тем развязно, как человек, которому есть что вспомнить. Я ткнула его острием ножа. Не в шею, всего лишь в плечо.

— Пробовал, и даже не раз.

— Расскажи мне.

— Совсем недавно я пробовал сделать это перед сном, уже будучи знаком с тобой. А до этого... — Он снова усмехнулся. — Ну, было как-то раз. Много лет назад, еще в студенческие годы. Я заканчивал университет...

— Где?

— В Оксфорде.

Ничего себе! Маленький приемыш получил превосходное образование. Браво, дядюшка и тетушка.

— Так что же случилось в Оксфорде?

— Ну-у... — тянет он, поддразнивая меня уже в открытую, — сама знаешь, эти маленькие университетские городки... там может случится все, что угодно.

— Под маской благопристойности, — подхватываю я, нацеливаясь острием ножа ему под лопатку, — там процветают все пороки мира. Там зреют заговоры, там... ах ты, гаденыш. Будешь отвечать на вопрос или нет?

— А тебе нравится допрашивать мужчину?

— Мальчишку, — вношу я поправку.

— О! — Еще одна короткая усмешка и ни слова больше.

— Учти, я не собираюсь развязывать тебе руки, пока ты не ответишь на мой вопрос.

— В таком случае мы проведем здесь много времени. Конечно, рано или поздно мне захочется есть, пить, курить, да и тебе, моя дорогая, все это до смерти надоест.

— Только это и заставит тебя заговорить? — уточняю я с угрожающим спокойствием. — Я правильно поняла? Только голод, жажда или скука.

Правила игры ему известны. Он говорит именно то, что должен сказать. Изображает строптивого невольника, в то время как я — надменную госпожу. Пока что это довольно забавно, во всяком случае никто не возражает.

— А как насчет боли, мой принц? Тебе разве не больно?

С этими словами я просовываю рукоятку ножа (сложенного, разумеется) между его скрещенных запястий, после чего с намеренной жестокостью принимаюсь затягивать и перекручивать петли ремня. Нейл оказывает запоздалое сопротивление, сжимая кулаки и напрягая мышцы рук, но этим только укрепляет мою решимость разговорить его во что бы то ни стало.

— Да, — произносит он после паузы. — Есть немного.

Его высокомерие оскорбительно. Улыбка со стиснутыми зубами.

— Ты готов отвечать?

— Остынь, сиятельная, смени гнев на милость. Стоит ли ворошить прошлое? — Он закусывает губу и вздрагивает от смеха. — Ну ладно, ладно, расскажу.

— Что значит «ладно»? Ты делаешь мне одолжение, что ли?

— Нам обоим. Думаю, тебе, как и мне, не очень хочется сидеть тут до ночи.

— Наглец! Впервые вижу такого наглеца. Ну, рассказывай.

— Сперва развяжи, — говорит он тихим голосом, просительно шевельнув кистями рук.

Нагнувшись, я поочередно целую их — левую, потом правую — прикусываю зубами золотой браслет, вдыхаю запах буйволиной кожи от ремня.

— Ладно, не развязывай. Оставь, — произносит Нейл со вздохом. — Вижу, тебе это нравится.

— Я развяжу тебя после того, как услышу твой рассказ. Итак, ты жил в студенческом городке, ты заканчивал университет... и что?

— Уверена, что хочешь знать? Это достаточно скабрезная история. Лично мне потребовалось время, чтобы осмыслить ее. Не то чтобы я раскаивался в чем-то, раскаиваться вообще не в моих правилах, но некоторые угрызения совести все же имеют место. Мне жаль, что я так и не сумел искоренить в себе преступной, с точки зрения мелкобуржуазной морали, привычки превращать трагедию в фарс и возмездие в суперприз. Ужасно, не правда ли?