Эдуард Зубов - Случайная любовь

Она лежала без движения, а пальчики шевелились у него в волосах. Юле все еще казалось, что его «дружок» касается её руки, что она все еще сжимает его – таким сладостным, волнующим было это чувство, и она подумала: «Какой он настойчивый, упругий… Неужели я смогу его принять!?»

– Уже поздно, – наконец прошептала она. – Скоро начет светать.

Но Сереже было хорошо. Так хорошо, как никогда раньше; чувственное расслабляющее томление разлилось по телу. Ему ничего не хотелось менять, лежа на сене в обнимку с Юлей. Она поняла его состояние и продолжала неподвижно лежать.

– Комарики кусают, – через некоторое время прошептала она, желая надеть на себя блузку, но не успела пошевельнуться.

Неожиданно, крепко её обнимая, Сережа вместе с Юлей перевернулся на спину. Её голова теперь лежала у него на груди. Его ноздри щекотал, возбуждая, исходивший от ее волос запах. Его руки гладили её спину, а ножки переплелись с его ногами. Юля не сопротивлялась. На мгновение они замерли. Никто не нарушал покой ночи. Только полевая мышка где-то рядом с ними шуршала в стогу.

А через некоторое время она вдруг почувствовала, как вновь стала напрягаться прижатая к её бедру его плоть.

«Нет, – подумала она, – если он сейчас начнет, как и прежде, меня ласкать, то я не смогу ему отказать».

– Пора идти, уже поздно, – произнесла она. В её голосе он уловил тревогу и твердость и не стал её удерживать.

– Тебе холодно? – впервые обращаясь к ней на «ты», спросил он, чувствуя, что тепло летней ночи стало сменяться утренней прохладой.

– Капельку, – ответила она.

– А мне нет.

– Закрой глаза, – произнесла она, встала, прижала блузку к груди и, чтобы привести себя в порядок, зашла за стог.

Сережа продолжал лежать на спине. Он смотрел широко раскрытыми глазами в небо, по которому медленно плыли и вздыхали, словно сочувствуя ему, редкие облака. Он не чувствовал дискомфорта от еле уловимого предутреннего свежего ветерка, поскольку его тело все еще горело от любовного огня.

На земле, деревьях и в небе уже не было слышно пения и криков ночных птиц, а в воздухе веяло легким запахом свежескошенного сена, к которому невозможно было привыкнуть. Кругом по-прежнему царил покой, только за стогом, где приводила себя в порядок Юля, слышалось шуршание.

И здесь, в этом глухом уголке, лежа на сене, он вдруг поверил в осмысленность и добро Великого Замысла, давшему человеку жизнь, в красоту летних дней, с улыбкой переходящих в ночь.

Он полагал, что в эту ночь произойдет «это», но «это» не произошло. «На все воля Божья!», – пришли на ум ему слова. И Сереже показалось, что как никогда прежде ему открылся их смысл.

– У тебя расческа есть? – Юля вернула его к действительности.

Она стояла около него и выбирала пальчиками сухие стебельки и листочки сена, которые запутались у неё в волосах.

Сережа порылся в кармане брюк, достал, протянул ей с несколькими сломанными зубьями расческу, затем поднялся и стал надевать рубашку.

Когда он привел себя в порядок, её ручка оказалась в его руке и, не говоря друг другу ни слова, но сознавая, что после этой ночи их отношения перешли в новое качество, они, не разбирая дороги, пошли в ночи.

Юля прислонилась к воротам. Её глаза в лунном свете блестели. Сережа обнял её за плечи, прижал к себе, сквозь тонкую ткань блузки ощутил упругую нежность грудей, нашел губами её губы и вновь оказался во власти чувственных желаний.

– Нет, не здесь, – прошептала она. Ей почему-то казалось, что из окон дома на них смотрит тетя. Она вырвалась из его объятий и подбежала к калитке, но та была на запоре. «Значит, ночью тетя вставала и, не проверив, дома ли она, задвинула защелку», – подумала Юля.

– Я сейчас, – сориентировался Сережа, и не успела она еще что-либо сообразить, как он, словно каскадер, подтянулся на руках и бесшумно перемахнул через почти двухметровые ворота. Оказавшись во дворе, он прислушался.

В доме было тихо. Только в курятнике на нашестах зашевелились, тихо покудахтывая, куры. Сережа осторожно отодвинул защелку. Приглушенно скрипнув, отворилась калитка. Не успев сообразить, что к чему, Юля опять оказалась в его объятиях.

– Тетя! – отталкивая Сережу, приглушенно прошептала она.

– Где? – оглядываясь и никого не увидев, спросил он.

– Смотрит в окно.

– Ну и пусть смотрит.

– Для меня не пусть. Сейчас выйдет.

– Она спит без задних ног. У вас баня заперта? – обратив внимание на баню, которая виднелась сквозь ветви деревьев, спросил Сережа.

– Заперта, – угадывая ход его мыслей, ответила Юля и стала ручкой подталкивать его со двора.

– Ты спишь на веранде? – показывая глазами на окна, спросил он.

«Ишь ты, разобрало!» – не обижаясь на Сережу, подумала она.

– За печкой в хате на лавке, а тетя на печи.

– Так же как и я, – отдавая дань ее чувству юмора, заметил Сережа, и опять его руки прижали её к себе, скользнули по спине, спустились на бедра.

– У – у, нехороший! – Юля энергично перехватила его руки. – Пока.

Она стала закрывать калитку, однако почувствовала сопротивление его сильной руки. Её глаза блеснули, как у зайчихи, но Сережа робко с мольбою в голосе прошептал:

– В последний раз, – потянулся к ней, и она уступила. Их губы соединились, его руки вновь стали ласкать её тело. Она почувствовала, что тлеющий в его душе огонь вновь, словно от порыва ветра, стал охватывать его.

– Тетя! – прошептала она, отталкивая его.

Сережа сорвал последний поцелуй. Юля потянула на себя калитку. Она, стукнувшись о запор, закрылась. Юля замерла, прислушалась к шорохам в доме. Ведь тетя так чутко спит! Было тихо. Только опять, словно перешептываясь, закудахтали в курятнике, на этот раз вместе с петухом, куры. Она осторожно задвинула защелку.

– Я пошла, – прошептала Юля, зная, что Сережа все еще не уходит.

Ступая на цыпочки, она поднялась на крыльцо, осторожно отворила дверь, ведущую в сенцы.

Этой ночью, лежа в постели без сна, Сережа думал о прошлом, и оно представлялось ему пустым – все расплылось, растаяло в пламени его теперешнего чувства. Так сильно было в нем ощущение полной оторванности от мира, что ему просто не верилось, что все, хранившееся в памяти, действительно когда-то с ним происходило.

Он весь был теперь в огне, и помимо этого огня, помимо её, Юли, которую он любил, – а она пробудила в нем чувственную страсть, – теперь ничего для него не существовало.

Да, в ней было что-то такое, что влекло его к ней. Не только хорошая изящная фигурка, легкомыслие и кокетство – надо отдать ей справедливость, но какая-то мягкость, женственность, эротичность и неотвратимость, точно в ночи пламя свечи.

Не в силах справиться с волнением и зная, что не заснет, Сережа, как и в прошлую ночь, вышел в сад, сел на скамейку у бани и стал всматриваться в уже меркнувшие предутренние звезды, думая о том, что неужели он так неожиданно и просто нашел свою единственную, ярко сияющую, предназначенную судьбою только для него звезду.