Элизабет Обербек - Модельер

— Тебе не нужно оставаться замужем за человеком, которого ты не любишь, такое замужество не стоит переезда в Париж.

— Клод, ты несправедлив! — пожаловалась она. — Ты мужчина, которого я люблю. Мне неважно, насколько ты успешен теперь, после того как я покинула тебя. Мой выбор — это ты.

— Я уверен, что у тебя было много удачных знакомств в течение последних восьми лет. Почему ты не вышла замуж за одного из своих поклонников?

— Не говори так со мной! Да, у меня было несколько друзей, нельзя ожидать, что такая привлекательная женщина будет отказываться от удовольствий. — Она положила руки на его бедра.

— Ты ждала слишком долго. У меня есть адвокат, который уладит все необходимые формальности.

— Я думала, что ты все еще любишь меня!

Клод посмотрел на задрапированный манекен, который стоял перед ним. Солнечные лучи падали на муаровую ткань кремового цвета.

Розмари снова подошла к нему и жалобно сказала:

— Пожалуйста, Клод, дай мне шанс! Я изменилась. Ты увидишь. Прошло много времени, прежде чем я осознала, насколько была счастлива с тобой. А ты стал привлекательнее с тех пор, как я помню тебя.

Он подумал, что лесть — ее врожденное качество.

— Я слышала от виноградаря, что ты по уши в работе. Я найду для тебя одну, две, двадцать швей! Ты знаешь, что я деловая женщина! Ты не будешь терять ни одной драгоценной минуты для улаживания формальностей, оплаты счетов и их выставления… Помнишь, когда мы впервые встретились, я взяла на себя все заботы? Нам легко жилось. Ты ни о чем, кроме работы, не думал. Мы говорили о новых фасонах за завтраком, обедом и ужином. Ты даже получал от меня идеи. Клод, это сработает, мы будем одной командой.

Итак, после долгих лет разлуки она вернулась к своей давнишней мечте: сделать из портного знаменитость. Считая, что вопрос решен, она села в кресло напротив, сняла жакет, сбросила туфли и, расслабившись, положила одну ногу на другую. Он заметил ее светлые чулки и разглядел черные отпечатки на пятках. Это была краска с подкладки дешевых туфель.

— Все кончено.

— Клод Рено, не кончено, — сказала она спокойно, и гримаса на ее лице превратилась в легкую улыбку. — Я уверена, у тебя были одинокие ночи. — Она встала.

На него неумолимо надвигались ее буро-красные губы.

— Извини, Розмари. — Он встал и направился к двери. Почему он был слепцом тринадцать лет тому назад и только сейчас увидел то, что так заметно было в каждом ее движении и в каждом слове. У Розмари был талант использовать голос, слова и тело, чтобы манипулировать им. — Мы не поедем в Париж вместе. Спасибо тебе за заботу.

Он быстро вышел, захватив с собой обернутую в легкую ткань доску для рисования, на которой был изображен силуэт Валентины. Образ его жены растаял.

За сорок дней до свадьбы Валентины Клод перевез свою старую швейную машинку, восемь рулонов ткани, рисовальные доски и потертый манекен в уже и так переполненную различными предметами гостиную Анатоля. Ножницы, сантиметр, карандаши — все это выглядывало из каждого уголка комнаты. Он неустанно работал до самой ночи, выполняя заказы. Традиционное свадебное платье с бантом на спине и первоклассной кружевной фатой; изумрудно-зеленое шелковое шифоновое платье для подружки Валентины; бежевый полотняный костюм с кантами по швам; пуговицы на голубых блайзерах для племянников. Спасибо Анатолю — он нашел в городе одинокую пожилую швею, которая помогала ему в бесконечной работе. После трех дней затишья Клод потерял терпение. Он решил нагрянуть к Валентине в офис.

В переполненной приемной Друо толпились частные коллекционеры, дилеры, антиквары с огромного блошиного рынка Сен-Уэн, покупатели со всего мира. Клод подошел к крупной блондинке в жакете от Шанель с черными карманами, сидящей за высокой стойкой. Ему было трудно произнести это имя, но он попросил о встрече с Валентиной де Верле.

— Могу ли я узнать, кто ее спрашивает?

— Клод Рено, — сказал он, думая о другой фамилии, произнося собственную. Он не должен слишком нервничать, хорошо, если его фамилия намекнет на важность его персоны, может быть, его предки в шестнадцатом веке проезжали в каретах по тем же улицам, что и господа де Верле.

— Она спустится через несколько минут.

Валентина вошла в офис, широко улыбаясь, она затмила толпу, заглушила гул многочисленных голосов. Кашемировый пуловер лавандового цвета, под ним блузка цвета фуксии с длинными рукавами и очень широкими манжетами. Кремовая юбка из джерси длиной до колена. Она казалась ему цветком, а сверкающие глаза — соблазнительными тычинками.

— Какой прекрасный сюрприз и как удачно, — сказала она, быстро направляясь в сторону стеклянной двери. — Я только что закончила переговоры, и у меня целый час до следующей встречи. Я хотела позвонить тебе, но была занята.

Он чуть не подпрыгнул: она хотела позвонить ему! Они завернули за угол.

— Давай перекусим, — сказала она, остановившись у полосатого бело-зеленого навеса. — Летом лучше посидеть снаружи, впрочем, пойдем в зал, — обращаясь и к нему, и к официанту произнесла Валентина.

Они были первыми, хотя время ленча уже наступило. Официант подал меню, но она его отодвинула.

— Не возражаешь, если заказ сделаю я? — и обратилась к официанту: — Две семги и салат. И домашний кларет. — Официант ушел, прихватив и меню. — Тебе понравится этот кларет… Как ты узнал, что я хочу увидеть тебя? — спросила она. В это время вернулся официант и наполнил вином бокалы. Поднеся бокал к губам, Валентина сконцентрировала внимание на чем-то, находящемся на некотором удалении. — Прекрасное освещение, — сказала она, улыбнувшись, и показала на соседний столик. — Посмотри, как грани бокалов на столике сливаются с краешком голубого неба. Теперь смотри очень внимательно, — прошептала она, посмотрела налево и направо, словно искала шпионов, затем вновь налево. — Разве этот столик не кажется очень странным отсюда? Если посмотреть на его левую сторону, то ножки кажутся огромными. Если — на правую, то они уже настолько тонкие, будто вот-вот сломаются. Я думаю, что все зависит от угла падения света.

Клод попытался, но не смог оценить необычные пропорции стола. Он не видел ничего, кроме линии ее подбородка, изгиба бровей, движения губ. Его голова была занята фасонами платьев, тканями, необычными вырезами горловины.

— Что я ценю в картинах больше всего, так это то, что они созданы в двух измерениях, — продолжала Валентина. — То, что изображено на картинах, гораздо правдивее, чем сама жизнь. Я полагаю, что для художника-дизайнера полезно постоянно заглядывать внутрь себя. То, что ты обнаружишь, и становится важным. Я полагаю, что в твоем случае два измерения нужно переводить в три. Это очень дерзкая теория, правда?!