Татьяна Краснова - Девушка с букетом

Павлик зааплодировал и в восторге завалился на ковер.

– Ура! Вы по-настоящему играете, не как другие взрослые! Другие только злятся или хотят скорее отделаться!

– Это какие еще другие? – заинтересовалась Варя. Здесь, значит, всех гостей проверяют на вшивость?

– Майор Фольц всегда проигрывает и всегда сердится! Дядя Алик тоже проигрывает и возмущается, что у него разряд по шахматам, – перечислял Павлик. – Дядя Георгий сразу вынимает какой-нибудь подарок, когда я начинаю к нему приставать. Он ими заранее запасается, когда к нам идет. А дядя Боря, который доктор, любит наши шахматы, только он в Москву переехал…

– Так вы собираетесь, как раньше? – повернулась Варя к Медведеву, услышав знакомые имена одноклассников.

– Еще как, – подтвердил Павлик-младший и очередным ходом вернул Варино внимание к доске.

Через минуту он выиграл, и во второй раз тоже.

– А теперь, – вмешался Медведев-старший, – пойдем покажем Варе витражи!

Варя прыснула.

– В «Незнайке в Солнечном городе», – объяснила она, – архитектор Кубик, кажется, все время хотел показать Незнайке, Кнопочке и Пестренькому какие-то необыкновенные дома архитектора Арбузика. И все время им что-то мешало! То они сначала на швейную фабрику попали, потом еще куда-то.

– В Солнечный парк! – подсказала Марина. – Где шахматные автоматы! С ними бы Павлику сыграть, а не Незнайке! А потом сразу ветрогоны начались.

– А до этого инженер Клепка таскал их еще по всяким фабрикам – где книжки делают, мебель, телевизоры? А бедный Кубик все спрашивал: а когда же дома Арбузика?

Пока Варя с Мариной вспоминали последовательность событий в любимой книжке, из прихожей прибыл Павлик, держа в одной руке пакет, а вынутую из него папку с матерчатыми завязками – в другой.

– А это что? А посмотреть можно?

Тут уже ему было сделано замечание строгим голосом насчет чужих вещей, но Варя махнула рукой:

– Это не чужие, это мои… Вынимай, если интересно. Только осторожно, они там хрупкие.

Но Павлику оказалось это не очень интересным, а вот Марина так и прилипла к Вариным листам.

– Картины из цветов? А как их делают? А это что будет? А правда, что из этих трав варили приворотное зелье? Разве чистотел и одуванчик – колдовские? Вот не знала… И обыкновенная рябина? И обыкновенный лютик? Вот это да! А вы только картину хотели составить – а сам напиток не собирались варить?

Ответы требовались подробные, и Варя отвечала, и про зелье, что его все равно нельзя было варить, потому что она упустила время и не смогла собрать молочай и чернобыльник. Редкостную аралию раздобыла, в чьем-то саду выпросила, а паршивый сорняк пропустила, думала, с ним всегда успеется – и вот осталась без молочая. И еще жемчужницу не нашла, уже без нее собиралась начать. Но все казалось, что еще чего-то недостает, какого-то важного, центрального элемента, на котором строилась бы композиция…

– А у меня есть в саду! – обрадовалась Марина. – Есть жемчужница! Это многолетник такой, да? Мелкие белые корзиночки? Хотите посмотреть?

И они переместились в сад. Павлик-старший обреченно вздохнул и пошел к себе, поняв, что витражи Арбузика до темноты показать не успеет.

К жемчужницам они продвигались медленно, потому что Варя то и дело останавливалась – то у тонкоствольных акаций с резными перистыми листьями, которые – подумать только! – с наступлением темноты складывались и засыпали, то перед цветником, который представлял собой лабиринт, большой и затейливый. Павлик с Рольдом носились по нему, а когда оказывались в тупике, то просто перемахивали на соседнюю дорожку. Марина поглядывала на них, но без особой тревоги: должно быть, все в доме давно смирились с тем, что эти двое – стихийное бедствие.

– Это настоящий цветник елизаветинской Англии, я его срисовала с книжки и цветы такие же подобрала или похожие, – похвалилась Марина, когда Варя восхитилась лабиринтом.

Ну, наконец-то хоть чуть-чуть похоже на отца! Внешнее сходство, которое сразу бросалось в глаза, потом только оттеняло контраст характеров. Насколько Медведев заполнял собой пространство, настолько его дочь умела быть незаметной, и любому другому его качеству тут же находилось противоположное: говорливости – молчаливость, фамильярности – тактичность, артистизму – естественность. Но поначалу Варя только удивлялась, до чего же дети Павлика похожи на него, особенно младший – точная копия, а еще тому, где же в них хоть что-нибудь от Поляковой. Она всегда была незаметной, но должна ведь была отразиться как-нибудь!

Полякова была в их классе серой мышкой. В науках она не блистала, от общественной жизни отползала по возможности, красота ее тоже так и не расцвела. Потому все так и сели, когда в девятом классе она стала ходить с Павликом. Она и с Павликом! Да никто бы не удивился, если бы с ней вообще никто не согласился ходить! Конечно, она смотрит ему в рот, а Медведеву всегда нужна благодарная публика, но разве у него когда-нибудь был в ней недостаток? Потрясенная Варя пыталась обсудить это событие с Леной, но та только плечами пожимала: настоящая любовь, обыкновенное чудо. Да что он в ней находит, в этой бледной моли? – спорила Варя. А Лена улыбалась немного покровительственно – все-таки она была постарше и говорила совсем уж ерунду – что в Поляковой есть какая-то особенная чуткость и легкость. Легкое дыхание, как у Бунина. Они так подходят друг другу, разве не видишь? Варя не видела и была уверена, что чудо скоро закончится.

Но Медведев и Полякова ходили за ручку, в школу и из школы вместе, и она ему все не надоедала. Тогда и все остальные тоже решили, что это настоящая любовь. Кроме педагогов. Когда романтика продолжилась и в десятом классе, они забили тревогу. Собственно, волновалась только классная руководительница Рахиль Исаковна, но она сумела взбаламутить всех и отравить жизнь влюбленным. Варя помнила бесконечные собрания, комсомольские и классные, где разбирали поведение влюбленных и бичевали их, угрозы исключить из школы и написать какие-то такие ужасные характеристики, с которыми ни в одно ПТУ не возьмут. Для Вари это было увлекательное зрелище – борьба отцов и детей, весь класс разделился на защитников Ромео и Джульетты и тех, кто боялся за собственную характеристику, а из учителей на «детской» стороне был только один историк Иван Платонович. Но каково же было Поляковой, только сейчас подумала Варя. Она вспомнила, как Рахиль орала про коляску, которую та якобы покатит, когда все пойдут на выпускной бал, и поежилась, представив, что это на нее так орут. Но Полякова сидела молча, как всегда, – она никогда не оправдывалась, она вообще ничего не говорила, – а потом шла с Павликом за руку домой.