Татьяна Краснова - Девушка с букетом

– Значит, он ее очень любит, – еле выговорила Варя пересохшими губами.

Но старушка лишь махнула костистой лапкой:

– Какая там, деточка, любовь. Это как в наваждение человек попадает. И не выбраться – дети же ни в чем не виноваты. Вот мальчишек он любит по-настоящему…

– А разве не мальчик и девочка? – быстро спросила Варя – и залилась краской, но ее собеседница не обратила внимания:

– Да нет, это у его сестры, Лёлечки, мальчик и девочка, а у Витюши – мальчишки… Ну так и доскандалились! Он говорит: найди кто больше будет приносить – а она взяла и нашла, представляете! Диву даюсь, что на таких принцесс да столько охотников! Ну да ладно бы расстались, как это бывает – не сложилось, что поделаешь, – и себе, и ему бы руки развязала. Так любовнику, видимо, ее в замужнем статусе выгоднее держать, или ей, как это… запасной аэродром иметь неплохо. Так и идет жизнь – ни то ни се, третий год уже… Я, видите ли, на два дома теперь к ним хожу – к нему и к теще, – поторопилась она предупредить возможное недоверие и показать, что все ее слова – не выдумка, а чистая правда из первоисточников. – Сама попрыгунья в Москве, а дети-то у ее матери, в Белогорске. А тещеньку помощница по хозяйству еще как устраивает, тем более что Виктор Васильевич оплачивает… Только еще жальче теперь глядеть, как она к малышам его не пускает – ну, разве что в те дни, когда деньги приносит. А то вечно что-нибудь выдумает… А он прекрасно понимает, что входной билет нужен, – я боюсь, как бы опять не начал с этими гонками. Вместо молодой ведьмы – такая же старая… А я-то ведь его не бросила! Я ведь и к нему, на Зеленую улицу… Может, видели, такой заметный дом? У него сестра сейчас живет – ну да, я говорила, у нее мальчик и девочка, и так не повезло, так не повезло с мужем! Такой попался хулиган и проходимец! Линия, что ли, такая у Бояриновых – не ладится у них с семейной жизнью… Хотя родители их дружно живут, люди почтенные… Вот видите, сколько жизнь на него навесила – еще и сестру корми и племянников. Это то, о чем мы с вами только что говорили, – эгоистичные люди себя устраивают, а такие, как Витя, – всех вокруг, кроме себя…

Облако в виде домика все плыло за поездом – Варя, взглянув на него, даже не поверила: облака ведь не живут так долго, а почти сразу размываются, разносятся ветром. А у этого скособочило и крышу, и трубу снесло, а оно все-таки держится, и голубое окошко глядит и глядит…

– Я почему так волнуюсь – я же к нему как к родному. Мне кажется, я одна его и жалею, и понимаю. А родные, для которых это, казалось бы, святая обязанность, – просто железные люди! Вот вчера вся семья собралась… Да что же вы пирожок-то не кушаете? Не стесняйтесь, у меня еще есть… Приехал же старший брат из-за границы, европеец, и был в обиде, что Витя на весь день в Москву уехал и вернулся только к ночи. А он к своей вертихвостке помчался, вольную требовать. Давно пора! А потом к брату: дела ему передавать. Видать, до предела дошел, захотел свободы и там, и там. А братец: да я еще не решил, вернусь – не вернусь, насовсем – не насовсем, да я еще подумаю. Представляете, так человека держать в подвешенном состоянии! А семья, что бы вы думали? Родители?

Варя не знала, что думать.

– А они, удивительное дело, и не собираются его поддерживать! Ни отец, ни мать, ни сестра. Молчат, выжидают. Заняли потребительскую, эгоистичную позицию. Им же удобнее, чтобы все оставалось как есть. Жаль терять золотую рыбку. Сестре с ним комфортно, а родители спокойны, что дела в надежных руках. А то, что человек все подставляет и подставляет плечо, уже воспринимается как должное, и этого начинают чуть ли не требовать. Причем под предлогом, что это лучше как раз для него. Все вывернули наизнанку! Собственная семья, самые близкие люди! Потрясающе! Никому и в голову не приходит, что он мог бы как-то иначе распорядиться своей жизнью, в том числе личной… Полночи сидели, так ни к чему и не пришли. А он так нервничал, так хотел наконец определенности, и еще за мобильный телефон хватался без конца – все ждал звонка, у него же куча дел, и депутатских, и всяких…

Радио сзади пело тихонько: «Глаза словно неба осеннего свод, но нет в этом небе огня…» Варя вздрогнула. Боже мой, да ведь кого в первую очередь нельзя было делать несчастным – так это его! А она, как и все остальные, думала только о себе, тонула в собственной истерике, громоздила в воображении небылицы и фальшивые картинки… Конечно, во время московских разборок он был недоступен, а она названивала именно тогда! А как раз в то время, когда он просил звонить, взяла и отключила телефон. И укатила ни свет ни заря. И еще вообразила, что поступает правильно и благородно! Чуть ли не собой жертвует!

Попутчица, поблескивая глазками-бусинками, с удовольствием описывала семейный совет, слышанный, вероятно, из кухни, и продолжала анализировать, а Варя словно видела это своими глазами – и видела только Виктора, его одного. Она опять утратила умственное восприятие жизни и ощущала его всей собой, целиком – глазами, сердцем, нервами, кончиками пальцев, перехваченным дыханием, шестым чувством – как той сумасшедшей ночью с гонками. Вот он сидит, положив подбородок на сцепленные руки, и смотрит на них, на всех по очереди – сильный человек, не понимающий, как это – бороться с собственной семьей, умеющий до сантиметра рассчитать движение, помноженное на бешеную скорость, – и не знающий, как управиться с собственной жизнью.

Ну, пусть она оказалась не умной, а просто талантливой, к затаенному огорчению мамы, потому что интеллект – это несомненно лучше, – и самый убедительный показатель череды наделанных ею глупостей – это то, что она сидит сейчас и едет в этой электричке. И судьба, замучившись посылать ей подсказки в виде намеков и березовых листиков, вынуждена уже старуху усадить напротив, чтобы до Вари наконец дошло… Но он настоящий умница – и точно так же не в состоянии прекратить оправдывать чужие ожидания и начать жить своей истинной жизнью в полную силу! И когда, наконец, он на это решился, то сразу сдачи получил: все выразили укоризну, и осудили эгоизм, и воззвали к семейной солидарности.

И сидят, окружив его, со своими готовыми ответами! И их больше!

И ее в тот момент не было рядом, наоборот, он должен был все больше убеждаться, что и не будет!

Варя сидела, сцепив пальцы и уронив на них голову, с застывшим взглядом – и старушка была довольна эффектом от своего рассказа.

– …Они, разумеется, сами во всем разберутся, я только потому так близко к сердцу принимаю, что он в самом деле стал мне как родной…

Ну да, родной, точнее не скажешь. Вспомнилась зотовская психологическая классификация, и промелькнуло: магнит – это Андреев когда-то, в былые времена, нужный – Зотов в совсем еще недавние, ровня – какой-нибудь Павлик. И только он, один, – и магнит, и ровня, и нужный – и по-настоящему родной!