Илона Хитарова - Семейные тайны

— Татьяна! Где Татьяна?

Неприятный громкий голос из-за закрытых дверей мгновенно разрушил ауру момента. Егор импульсивно отстранился от девушки, а она, вспорхнув с табурета, легко подхватила со стола какие-то папки. Грива каштановых волос нежно коснулась лица Егора Александровича, и Татьяна, бросив ему на ходу лукавую улыбку, стрелой унеслась из кабинета — примерный образец надежной сотрудницы, старательно выполняющей все пожелания шефа…

Егор вздохнул. Ему была неприятна банальность происшедшей сцены — шеф и любовница, классический и пошлый адюльтер. Егору не нравилось называть Танечку любовницей. На самом деле их объединяло нечто большее, чем страсть: они, и это важнее всего, были настоящими друзьями и соратниками. Три месяца назад, когда Таня только появилась у него в коллективе, Егор был потрясен тем, с каким вниманием и интересом эта девушка отнеслась к его идеям и проектам. Для нее было важно и значимо каждое сказанное Егором слово. Она восхищалась им и хвалила его, а главное, видела в нем то, чего не могла увидеть даже его жена — талантливого специалиста, настоящего ученого. К этим своим качествам Егор, вечно теряющийся в тени своего отца, относился особенно трепетно.

Вот уже почти двадцать лет Егор Иванов работал, если можно так выразиться, «профессиональным сыном» академика Иванова. Иногда он с грустной иронией думал, что так и надо было бы написать в штатном расписании: должность — «сын Иванова». Егор отслеживал периодику и собирал материалы для отцовских работ, часто переводя их с иностранных языков (Александр Николаевич владел только английским, да и то разговорным). Сын же, весьма прилично знавший немецкий, французский и английский, часто исполнял при отце функции переводчика. Егор «отсеивал» просителей, желавших зачем-либо обратиться к отцу. Все знали, что доступ к обитым кожей дверям кабинета академика лежит через скромную приемную его сына. Егор «бегал» по учреждениям, собирая подписи для той или иной бумаги, дежурил под дверями официальных лиц, составлял и «вылизывал» сборники статей, организовывал семинары и конференции…

Враги Егора считали его пустобрехом, выбившимся в люди на отцовских плечах, друзья — бедным малым, несчастной жертвой отцовского произвола…

Егор часто думал о том, что слава, пришедшая к отцу в последние двадцать лет, в немалой степени создана его руками. Александр Николаевич уже давным-давно не был тем жадным до знаний ученым, который приходил в экстаз от новой научной гипотезы. Обосновавшись в обустроенном молодой супругой гнезде, маститый академик приобрел черты изнеженного сибарита, и только трудами своего прилежного сына и верных учеников сохранял за собой славу не покладавшего рук труженика.

На самом деле все было далеко не так просто. Егор, оценивая своего отца, находился в искреннем заблуждении. Иванов-старший в самом деле в последние годы не часто переступал пороги библиотек и лабораторий. Однако, по мнению многих, он в этом и не нуждался. Великолепная профессиональная интуиция, умение схватывать на лету суть вопроса, быстро и точно анализировать ситуацию позволяли ему делать выводы и гипотезы, ценность которых, по мнению его коллег, намного превышала затраченный на черновую работу труд. Аспиранты Александра Николаевича отнюдь не чувствовали себя обделенными или обиженными, доставая для академика очередные кипы материалов, поскольку знали: один взгляд, брошенный академиком на чертеж или план исследования, может с легкостью избавить от месяцев упорного труда и подсказать решение там, где никому даже не приходило в голову его искать…

Пожалуй, из всех учеников академика его идеи не ценил только Егор, с детства привыкший получать интеллектуальные дары безвозмездно и в любом количестве.

Подняв глаза, Егор посмотрел на себя в висящее напротив стола зеркало. Седина на висках. Мешки под глазами. И страх, вечный страх получить нагоняй от всемогущего отца. И это все в сорок лет? Нет, хватит. Пора ему показать всем, что он совершенно свободный, независимый ни от кого человек. Егор усмехнулся, представляя, как будет удивлен, даже шокирован привыкший к сыновнему послушанию отец, когда сегодня вечером на семейном празднике его не окажется за столом.

— Егорушка, ты заболел? — спросит его отец по телефону приторно-заботливым голосом — так, как обычно разговаривают с детьми.

— Нет, отец, я просто не приехал!

— Почему?

— Не захотел!

Егор зашелся от смеха, представляя, какая будет у отца физиономия, когда он услышит это «не захотел».

Приятная мысль заставила его с удвоенной силой взяться за работу. До конца рабочего дня еще была уйма дел: встречи, совещания, собрания… Предстояло встретиться с корректором по поводу текста монографии, которую надо сдать в печать до четверга, а еще нужно было перевести для отца статью из американского журнала — как раз по его теме…

И тут он вспомнил просьбу Тани.

Танечка мечтала поступить в институт. Причем не в какой-нибудь, а в Институт международных отношений. Она знала, что для нее, обычной девушки, недавно приехавшей из провинциального Себежа, это то же самое, что мечтать стать председателем политбюро коммунистической партии Советского Союза. И все же она мечтала… Таня не смела ни о чем просить Егора, но он сам предложил ей помощь… Она даже отговаривала его, твердила, что ему не стоит взваливать на себя такую тяжкую ношу, но Егор с ней не соглашался. Больше всего на свете ему хотелось оправдать то восхищение и восторг, которые он видел в ее глазах…

Егор потер седеющие виски и по селектору попросил секретаршу принести ему чай с лимоном. Толстая записная книжка на столе служила печальным напоминанием о том, сколько еще звонков предстоит сделать сегодня.

Да, сегодня его план не удастся. Семейный праздник — слишком удачный повод обратиться к отцу с просьбой… Он поедет. Сегодня — поедет. Только ради Тани…

Но ведь есть еще завтра и послезавтра, и уж тогда он сможет сделать все иначе…

Егор почувствовал, как по сердцу пробежал холодок. Он ощущал этот холодок всякий раз, когда думал (что, впрочем, случалось не часто) о том замкнутом круге, в который попал: его собственная власть, которой он так наслаждался среди подчиненных, досталась ему ценой почти полного подчинения отцу. Снять с себя гнет, означало отказаться от всех преимуществ… Егор по привычке прижал руки к горячему лбу, но тут же поспешил утешить себя: «Это в последний раз. Я перетерплю…»

Он встал с кресла, довольный принятым решением.

Егор не хотел думать о том, сколько раз он уже решал строить свою жизнь независимо от всемогущего Александра Николаевича… Как алкоголик, убеждающий себя, что может отказаться от водки в любую минуту, он не желал думать о том, насколько в самом деле велика его зависимость. Слишком многое вошло в привычку, стало частью его самого, частью, которую он не замечал — или не придавал ей значения…