Татьяна Батенёва - Золотая ловушка

Берг остановился. Его лицо теперь не выглядело ни добродушным, ни простоватым. Видно было, что Виктории удалось задеть его.

— Да-да, Виктория, я вас понимаю… — начал он.

— Да что ты там можешь понимать, немчик! Ты мою маму видел, которая всю жизнь в школе пахала, а пенсию получает тридцать евро? Ты посмотри, как тут народ живет, в какой дикости! Вот, гляди! — Она протянула Бергу узкие смуглые ладони, на которых были видны тонкие белые шрамы — следы от порезов. — Я на шкерке вкалывала, чтоб хоть на тряпки заработать, а у меня, между прочим, высшее образование! Понимает он!

Высокий плотный парень в расхристанной милицейской форме, с прилипшими ко лбу белыми волосами подошел к Вике. Лицо его удивляло контрастами: маленькие глазки — и тяжелый подбородок, толстые щеки — и тонкий вздернутый нос. В профиль оно отчетливо напоминало кукиш. Парень обхватил Викторию мускулистыми руками, в которых она просто потерялась.

— Да ты шо, Вик, сказилась, чи шо? — удивленно бубнил он. — Ты чого до його причепилась? На шо он тебе?

— Ничего, — устало обвисла на нем Виктория, и стало ясно, что она мертвецки пьяна. — Вот придут японцы, заживем. Тебя под зад коленкой из милиции, а я буду в борделе японском танцевать за иены…

Маша решила, что с нее достаточно. Быстро подошла к Бергу, потянула его за руку:

— Пойдемте, Андреас!

— Мария, надо уходить? Вы устали?

— А вы разве нет? — обозлилась Маша. — Вам приятно?

— Да-да, приятно, почему нет?

Маша с удивлением поняла, что недавняя выходка «змеи», как она про себя окрестила смуглую красотку, Берга не огорчила.

— Можно, мы побудем еще немного? Или это неудобно?

— Чего же неудобно? Очень даже удобно, — зашипела Маша. — Сидите, сколько хотите, они ж нас ради интереса зазвали — «специальные гости из Европы», как же!

— Мария, вам неприятно из-за меня? — догадался Берг. — Не стоит, я привык. В России это часто получается, я понимаю.

— Чего вы понимаете! — Маше стало стыдно до злых слез. — Хамство наше вам понятно? Плохое воспитание вам понятно?

— Нет-нет, Мария, — испугался Берг, от волнения в его безупречный русский полезли ошибки. — Не надо расстраивать. Понятно, что война еще… как это? — не умерла, незабываема, не забывается, — тут же поправил сам себя. — У нас тоже некоторые старые люди, совсем старые, не забывают. Это же понятно?

— Мне непонятно, — покривила душой Маша. — Вы-то тут при чем? Вы, что ли, блицкриг придумали?

— Мария, мой дед погиб в Польше, — спокойно сказал Берг. — Он был кадровый военный, гауптман. Он просто не дошел до русской границы. Мы в Германии этого не забываем, нам не дают забывать. Так правильно. Это нельзя забывать.

— Все равно, внуки за дедов не обязаны отвечать, — угрюмо пробормотала Маша. — У нас тоже у сотен тысяч, а может, и у миллионов были предки, которые доносы на соседей писали, или людей в подвалах расстреливали, пытали, или в лагерях охраняли. Только не заметно, что их внуки сильно страдают муками совести… Еще, поди, и гордятся геройскими дедушками.

— Это другое, Мария, — вдруг как-то устало проговорил Берг. — Они свой народ уничтожали, а не чужой. И не считали себя высшей расой.

— Неизвестно, что хуже… — начала Маша, но тут к ним подлетела Марина.

— Ой, вас так и не покормили как следует, — всплескивая полными руками и играя бровями, защебетала она. — Сейчас я вам пельмешков горяченьких…

— Давай-давай, корми гостей, — подошел и сильно нетрезвый подполковник. Присел рядом с Машей. — Так вы что, успели уже поснимать наш поселок, а? Еще что-то будете? Если помощь какая нужна, скажите мне, организуем.

— Господин Берг хотел бы побывать на серных речках, — не упустила момент Маша. — Нам бы проводника толкового, дня на три-четыре.

— Не вопрос! — Подполковник тщетно пытался собрать лицо. Оно не слушалось, расплывалось, мелкие черты жили каждая своей, автономной жизнью: брови стояли домиком, носик лоснился, полные щечки тряслись, губы растягивались в непроизвольной улыбке. — Если надо, мы наряд… «В ружье!» — и без вопросов! А?

— Маш, тут на сейсмостанции Поляков такой есть, Юрий Петрович, — подошел почти трезвый Нефедов. — Он сейсмолог и вулканолог в одном флаконе, остров как свои пять пальцев знает и как раз собирался по своим точкам пройтись. Если хочешь, я позвоню завтра, договорюсь.

— О! — поднял указательный палец подполковник. — Поляков — это да! Этот проведет как по тротуару. Годится, молоток! — И он с пьяной удалью хотел было ударить Нефедова по плечу, но промахнулся и едва не упал со стула.

Марина подхватила его за плечи и повела куда-то за занавеску. Маша смотрела им вслед: расслабленный полкан был на полголовы ниже дородной жены.

В гостиницу возвращались молча. Маше не хотелось говорить — она все еще пережевывала инцидент с Викторией, которая, по сути дела, оскорбила Берга. А он тоже был задумчив. Он не впервые сталкивался с людьми, которые в душе продолжали обвинять немцев за давным-давно законченную войну.

Он понимал их чувства: потери в их семьях продолжали оставаться потерями и через три поколения. Он помнил, как поджимала губы бабушка Анна-Мария, когда рассказывала о весне 1945 года. Русские вошли в Берлин, опьяненные победой, разгоряченные боями и сопротивлением немцев. На улицах еще стреляли, голод, страх, неизвестность…

Берг понимал, что эти чувства, выпущенные на волю войной, невозможно преодолеть, что эта информация уходит в подсознание поколений, но сам не испытывал ненависти или обиды. А когда приехал в Москву учиться, не ощущал и особой разницы между собой и своими русскими сверстниками. Они так же любили пить пиво, играть в футбол, так же обнимали девушек и выясняли отношения… Разве что одеты были иначе да спорили громче, разгоряченные выпитым.

С двумя однокурсниками, с которыми он жил в одной комнате общежития, они подружились на всю жизнь. Валерий и Михаил часто подшучивали над ним, смеялись над его пунктуальностью и аккуратностью, но он знал, что во всем может положиться на них, так же как и они на него. И дружба сохранилась до сих пор. Когда он приезжал в Москву или они оказывались в Германии, ощущение того, что ничего не изменилось для них, охватывало его — как будто они снова жили в одной комнате в сумрачном сталинском здании университета на Лен-горах.

— Спокойной ночи, Андреас! — прервала его мысли Маша. — Не придавайте значения болтовне пьяной женщины.

— Нет-нет, Мария, я не придаю значения, — покачал головой Берг. — Это все вполне объяснимо.

— Да? Ну, тогда до завтра? — с сомнением сказала она. — Подъем, как обычно, в семь?

Следующий день провели в поселке. Берг снимал, как казалось Маше, все подряд. Смеющихся от смущения женщин в отделении связи. Очередь в продуктовом магазине. Неказистые домики и еще более неказистые сараюшки на задах. Несколько белых «тойот», которые неизвестно по каким делам носились туда-сюда по поселку, вздымая тучи пыли. Высокие розовые мальвы, которые какая-то тоскующая по ма терику душа посадила в убогом палисаднике. Корову, задумчиво жующую траву на склоне сопки…