Алина Дворецкая - Сказка о Снежной Королеве

— Не она, — Анжелика опять смотрела куда-то в небо. — Ее друзья. Какая разница? Тебе это так интересно?

Роман вдруг отчетливо услышал музыку. Это была музыка Анжеликиной лжи. Все то, что она пела ему своим сладким сексуальным голоском… сейчас и всегда.

— Мне действительно интересно, как низко ты можешь опуститься, — сказал Роман. — Каких еще гадостей можешь наговорить про моего любимого человека. Ты думаешь, что я начну хуже относиться к ней?

Это был действительно конец — Роман отчетливо это понимал. Лживая девчонка, лживая насквозь. Как он мог… как он мог полюбить ее?

— Я думаю, что ты начнешь любить свою жену еще больше, — сказала Анжелика легко. — Ты можешь гордиться своей женой.

Она повернулась, едва не задев Романа плечом, и пошла по Бухарестской, высокая, стильная, в узких белых брюках, заправленных в высокие сапоги. Помпон на ее шапочке качался — вправо-влево.

Роман сел в «Опель» и медленно поехал в противоположную сторону. Вот и все. Конец романа. Жаль, что он так поздно понял все это. «Я ведь ездил в этот универсам по Бухарестской ради того, чтобы увидеть ее, — безжалостно накручивал себя Роман. — Не хотел признаваться даже сам себе… но только ради этого». Сейчас Роман ненавидел Анжелику. Ведь это она мешала его счастью с Катей. Ведь это из-за нее… Из-за нее он чуть было не оставил семью! Роман вдруг почувствовал, что ему обязательно нужно увидеть Катю сейчас. Он посмотрел на часы. Сегодня вторник… Через двадцать минут у Кати заканчиваются занятия в вузе. Он летел к институту, где училась жена, как на крыльях. Он купил бы цветы на перекрестке, но боялся опоздать. Теперь у них с Катей все будет хорошо. Всегда. И к черту все эти романы. Настоящая любовь… преданная… верная… искренняя и честная, не терпящая лжи…

Роман резко вдавил тормоз, не доехав до парадного подъезда вуза метров двадцать. Он еще издали увидел Катю. Она стояла к нему спиной — маленькая, худенькая, родная. Лицом к Роману был ее спутник — невысокий светловолосый парнишка в черной кожаной куртке. Обнимая Катю за талию — деловито и по-хозяйски, — свободной рукой он приглаживал свои взъерошенные волосы. На правой щеке паренька красовалось родимое пятно.

Белые брызги взметались из-под широких снегоходовых лыж, в лицо бил ветер, качало и потряхивало — и Анжелика визжала от радости, от переполненности чувствами, от давно забытых ощущений бешено быстрой езды по снегу. Макс, в фиолетовой куртке, в смешной шапочке, надвинутой на лоб и на уши, сидел впереди, и она крепко держала его за талию, обняв руками в пушистых перчатках. Анжелике казалось, что она держит в руках его сердце — так крепко прижимала, прижимаясь, и так близко лежала левая рука на той области груди, где колотилось, выпрыгивая. Прижималась, пряталась за его спиной от снежных брызг; накатанная дорога впереди закруглялась, огибая стойкие фонари, спускалась вниз по склону, мимо черных трупов замерзших деревьев, мимо заснеженной трансформаторной будки, вниз, вниз, и все это надо было огибать зигзагами, и всякий раз на повороте дружно наклонялись то влево, то вправо, удерживая резвую машину от падения.

Внизу Макс заглушил мотор, повернулся к Анжелике, раскрасневшийся, темные глаза возбужденно блестели.

— Хочешь попробовать?

Анжелика растерялась: такую технику ей давно не доверяли, боялись за ее жизнь и за собственную.

— После того как я разбила Сашкин снегоход… — начала она.

— Садись, — сказал Макс, уступая ей свое место.

Теперь он был сзади и нежно обнимал ее под сердцем, доверчиво, крепко… любимый. Это слово возникло где-то внутри, давно забытое, непроизносимое, внезапное, как удар молнии. «Любимый», — повторяла Анжелика про себя на разные лады, медленно разгоняя ревущую машину и чему-то улыбаясь, а сердце стучало, боялось: когда-то был удар в сосну с налету — и красивый красный снегоход умер. Анжелика осталась жива.

Давно забытое слово, давно забытые умения, когда-то доведенные до автоматизма. Круто и неловко развернулась, поддала газу… и побежали мимо елки и березы, трансформаторная будка, фонари, слившийся в сплошную полосу забор… По заснеженному парку, все увереннее разворачиваясь, ликуя, вскрикивая… и ежесекундно чувствуя руку Макса на своем сердце. Она бы вырвала его из груди и бросила Максу под ноги — только за то, что он доверился ей… за то, что поверил в нее…

Наверху, в парке, на белой поляне, спрыгнув с переднего сиденья, заскакала, засмеялась, стряхивая снег с низких еловых веток:

— Ура! Получилось!!!

Налетел Макс, обнял, уронил в мягкий сугроб… так близко… так рядом… Но она никогда не скажет ему о том, что у нее внутри… Они никогда не говорили друг другу этих слов… все больше шутки и смешки… Это другому кому-то можно сказать «Макс любит меня» или «Я люблю Макса», но в лицо, глядя в глаза, так близко… так страшно…

— Я люблю тебя, — сказал Макс. — Я так люблю тебя.

И накрыл ее губы своими, прекрасно зная, что ничего не услышит в ответ, что она не умеет… не скажет… это сложно сказать словами, когда НА САМОМ ДЕЛЕ чувствуешь.

Такое огромное небо сверху, и ветки деревьев, и лицо Макса… родное, так давно и так всегда родное…

— Знаешь, я никогда никому не говорила это… — запинаясь, произнесла Анжелика, — и мне очень сложно бороться со своей гордостью… глупо будет сказать, застенчивостью…

— Что? — спросил Макс, улыбаясь.

— …но мне кажется, что я тоже люблю тебя.

Это было самое большое, что она вообще способна была сказать.

Это было самое большое, что она чувствовала когда-либо.

Ромка задерживался. Такого не случалось уже давно. Но сегодня Катя не волновалась. Воспоминания о поцелуях Олега заставляли ее вздрагивать и жмуриться… Боже мой! Нет, это не было любовью, ничего подобного. Может быть, это было нечто вроде мести мужу. Кате приятно было думать, что теперь у нее тоже есть своя тайна… а еще приятней было то, что происходило в постели между ней и Олегом. Даже то, что у ее любовника существовала неведомая какая-то, дорого пахнущая жена — казалось плюсом. Эти длинноногие девочки — Ольга, потом Анжелика, многие другие — заставляли Катиного мужа изменять ей? Зато теперь Катя заставляла чужого мужа изменять своей, любимой, может быть, жене. Это была другая ее жизнь.

Ромка… Катя, кажется, теперь любила его еще сильнее. Поняв, что с мужем ей не испытать настоящей страсти, Катя окончательно отсекла сексуальные мысли от чувства истинной любви. Это были две разные вещи. Непересекающиеся. Нежность и любовь — против дикой звериной страсти и замирающего животного ощущения внизу живота… Конечно, первое было важнее. Нежность и любовь…