Мария Воронова - Уютная душа

Когда на койках осталось трое больных, в зале появился Миллер с усатым милиционером.

— Дайте еще хотя бы две машины!

— Дмитрий Дмитриевич, машин не будет. Пожар серьезный, и ваша больница не единственный объект для эвакуации. Приоритет отдается детским учреждениям.

Таня спряталась за стенкой. Здравый смысл подсказывал, что пора выходить на улицу, к своим, и уезжать, но она твердо решила, что без Миллера никуда не двинется. А инструктор уверен, что она уехала с одним из автобусов, и не станет ее искать.

— Я так и знал, — услышала она усталый голос Дмитрия Дмитриевича. — Поэтому напоследок оставил безнадежных больных. Все трое в коме.

— Вот и молодец! — повеселел милицейский начальник. — А там посмотрим по обстановке. Скорее всего огонь потушат. Или мы вернемся за ними, если ситуация позволит. Не все потеряно.

— Хорошо.

Таня услышала скрежет железных ножек стула по кафелю.

— Пойдемте, Дмитрий Дмитриевич?

— Куда же я пойду? Здесь вас буду дожидаться.

— Не валяйте дурака! Чем вы поможете, если останетесь?

— Буду менять капельницы и следить за работой аппаратов искусственной вентиляции легких. Если этого не делать, больные и безо всякого пожара помрут. Кроме того, вы преувеличиваете опасность. Думаю, огонь до нас не доберется.

— Совсем обалдел! Ты пойми, ветер дунет в твою сторону — и пипец! Больных своих не спасешь и сам погибнешь.

— Не погибну. Я прыгну в пруд и буду сидеть там, как Ихтиандр. — По голосу было слышно, что Дмитрий Дмитриевич усмехнулся.

— Никакие пруды тебе не помогут — задохнешься. Давай отрегулируй там получше механизмы свои — и погнали. Если все будет нормально, через два часа вернемся за ними, а если пожар, то здесь ты, нет — больным твоим без разницы, одним гореть или вместе с тобой.

— Да, вы правы. Но я обязан исполнить свой долг.

— Прекращай ты это! Мы и так последние уезжаем.

— Послушайте, — заорал Миллер, — если вы думаете, что я сижу тут и мечтаю превратиться в шашлык, так нет! Поезжайте уже! Чем скорей уедете, тем скорей вернетесь.

Заскрипели тяжелые ботинки, хлопнула дверь.

Таня не спешила покидать укрытие. Нужно дождаться, пока все уедут и Миллер останется один, иначе он, не слушая никаких протестов, силой запихнет ее в машину.

За окном состоялся матерный разговор — милиционеры обсудили миллеровское геройство, потом с диким тарахтеньем завелся мотор, и последняя машина, чиркнув колесами по гравию, уехала.

Таня вышла из укрытия.

— Вы?! Откуда?! — Миллер вскочил со стула. Выглядел он так, словно увидел не обычную женщину, а черта с рогами и хвостом.

— Я с отрядом МЧС приехала…

— Таня, боюсь показаться негостеприимным, но почему же вы не уехали с этим своим отрядом?

— Я писала сопроводительные листы, услышала ваш разговор и решила остаться с вами…

— Как же мне быть? — застонал Миллер и схватился за голову. — Этот герой не оставил мне даже номер мобильника, иначе я заставил бы его вернуться за вами. Отправить вас пешком? До шоссе километра два, и поймаете ли вы в этой суматохе попутку, еще неизвестно. В подвал вас, что ли? Ну зачем вы остались, Таня?

— Дмитрий Дмитриевич, вы же врач. — Она улыбнулась.

— Ну и что?

— Наверняка не умеете капельницы ставить. Так что ваше пребывание тут бессмысленно. Скорее это акт самопожертвования, как обряд самосожжения у индийских жен. Сотэ, кажется, называется.

Миллер подошел и мягко привлек ее к себе.

— Глупыха вы, Таня. — Его руки сомкнулись вокруг ее плеч нежным, но сильным кольцом, а потом она почувствовала, как теплая ладонь ложится ей на макушку. — Обряд называется сати, а сотэ по-французски значит жареный. В принципе тоже по смыслу подходит.

Еще секунду Таня поблаженствовала, а потом решительно стала вырываться.

— Мы не должны… Я просто осталась, чтобы помочь… — бормотала она, пыхтя. — У вас беременная жена… Вы вообще не имели права оставаться, зная, что скоро у вас будет ребенок!

— У меня? Ребенок? — изумился он. — Это что, ваш муж вам сказал?

— Нет. — Она опустила глаза. — Я сама видела вас в магазине «Одежда для беременных».

Миллер посмотрел на нее серьезно и грустно, а потом вздохнул.

— У меня беременная сестра, — сказал он. — Но наверное, мы действительно не должны… Вы-то ведь замужем.

— Я развелась, уже почти полгода назад.

— …Если мы хотели остаться наедине, могли выбрать и более безопасное место, — сказала Таня, когда ей наконец удалось оторваться от губ Миллера. — Давай сделаем то, ради чего мы здесь — посмотрим больных.

— Сейчас пойдем… — Он так и не выпустил ее из объятий. — Сейчас. Только ты будь рядом и держи меня за руку.

Проверив состояние больных, они снова принялись целоваться.

— Нет, все, хватит, иначе я умру от счастья, — попросил Миллер. — Пойдем на улицу.

Они вышли на крыльцо. Стояла странная тишина, даже листья не шелестели, и от этого пейзаж казался нереальным, призрачным. Вода в пруду была такой черной, что он казался бездонным.

— Ихтиандр! — вспомнила Таня и засмеялась.

— Ну и что тут такого? — Миллер сделал вид, что обиделся. — Скажи лучше: ты давно ела?

— Не помню…

— Я тоже. Мои бутерброды остались в хирургическом корпусе. Здесь только хлеб и сахар.

Тане физически тяжело было стоять рядом с любимым и не касаться его, и она осторожно просунула руку ему под мышку, еще не веря, что имеет на это право.

Вернулись в реанимационный зал. Таня заварила кофе, нарезала хлеб. Миллер померил давление больным, не реагирующим на окружающую действительность, потом сел на широкий подоконник и принялся настраивать древнюю магнитолу, надеясь услышать новости о ситуации в районе.

Тане было так спокойно, словно она находилась не в зоне лесного пожара, а в собственной кухне.

Ей уже казалось, что вся ее жизнь с Борисом — дурной сон, кошмар, привидевшийся, когда она на пять минут задремала в кресле, а на самом деле они с Миллером вместе уже сто лет, каждый день она готовит кофе, а он слушает радио…

В эфире по всем частотам звучала музыка. Таня сказала, что нужно подождать — обычно новости передают в начале каждого часа.

— И хорошо, что одна музыка, — добавила она, — ведь если бы пожар разрастался, о нем сейчас говорили бы все станции. А раз они молчат, значит, очаг возгорания локализован.

— Ты моя умница! — откликнулся с подоконника ее любимый. — Поменяй, пожалуйста, бутылку на третьей койке. У тебя действительно лучше получается.

Перспективу сгореть заживо они не обсуждали. Правда, Таня предложила собрать все огнетушители, но Миллер проворчал, что лесной пожар огнетушителем не потушишь и нечего зря ворочать тяжелые банки.

Известно, что любой экстрим обостряет сексуальное желание. Но нашим влюбленным даже не пришло в голову таким способом скоротать время тревожного ожидания. Они просто целовались — пылко и неумело, как подростки.