Дженнифер Холл - Звездное качество

— Очень плохи, Питер. Не знаю даже, с чего начать, если только показать тебе.

— Показать мне? Что?

— Вот это — она положила сложенную газету, которую держала до этого подмышкой, на стол, открыв заголовок. — Я подумала, что ты еще не видел утреннюю газету.

Сначала Питер подумал, что это розыгрыш, что Хизер просто забавлялась, как она любила это делать. Но когда взглянул в ее вытянувшееся и охваченное паникой лицо, понял, что это не розыгрыш. То, что он читал, было правдой. Открытой для всех. И теперь весь мир, его отец, сестра узнали, что он гомик.

Джейм Бартон решил начать судебный процесс против Дэниэла.

Он требовал пять миллионов долларов. Подробности отношений Джейма и Дэниэла излагались тут же. Упоминалось и имя Питера как человека, намеренно разбившего их отношения. Опубликованы были и фотографии всех троих.

— Прости, Питер, — шептала Хизер со слезами на глазах, желая сделать хоть что-нибудь для него.

Питер, почувствовав отвращение к еде, отодвинул в сторону тарелку с французскими гренками, которые с удовольствием ел еще минуту назад.

— Что мне делать?

— Что ты можешь сделать, кроме как поговорить с отцом и сестрой?

— Я говорю не о себе, а о Даниэле! — воскликнул Питер. — Это погубит его.

Питер имел в виду не карьеру Дэниэла, а самого его. Последние тридцать пять лет Дэниэл скрывал этот факт в своей жизни. Теперь маска сорвана. Его показывали таким, каким он был, делая его объектом для ужасных нападок прессы и тех, кто набросится на него. Теперь его никто не станет слушать. Никого это не будет волновать. Всем только и нужен скандал… нужны сплетни… кровь.

Питер размышлял, как сообщить эту новость Дэниэлу, когда тот появился из бассейна, весь в капельках воды, блестевших в лучах утреннего солнца.

— Хизер, как мило! — он наклонился, чтобы поцеловать ее.

Питер постарался спрятать газету за спиной, но не успел сделать это достаточно быстро. Дэниэл заметил его жест.

— Что происходит? — спросил он добродушно. Питер и Хизер виновато посмотрели друг на друга. Затем Питер протянул свернутую газету.

— Я вижу, вы оба готовы расплакаться, — пошутил Дэниэл, разворачивая газету.

— Как…?

Слова замерли у него в горле, когда он увидел печатные заголовки.

Перед ним замелькали картины. Назойливые фоторепортеры, журналисты с бесконечным потоком вопросов. Сплетни. Инсинуации. Конец карьеры. Без съемок в кино, без работы, которой он так любил заниматься. Без светской жизни. Он станет отверженным… сломанным… без гроша в кармане, потеряв все, что так тяжело заработал. И все потому, что вел двойную жизнь, потому что таким бы его не приняли.

Внезапно все закружилось у него перед глазами. Он почувствовал, что сейчас упадет; в груди все сжало; стало трудно дышать; болью полоснуло в сердце. Ему не хватало воздуха. Свет померк, и он упал на пол.

— Господи, у него сердечный приступ! — воскликнула Хизер, вскакивая со стула.

— Вызывай скорую помощь! — закричал Питер, подбегая к Дэниэлу и беря его на руки. — Не умирай! — молил он. — Пожалуйста, не умирай!

У Дианы глаза чуть не выскочили из орбит.

Она подбежала к газетному киоску в одном из кулуаров отеля Фонтано, жадно схватив утреннюю газету.

— О, леди, — заметил киоскер. — Сначала заплатите, а потом читайте.

Диана бросила чек в двадцать долларов и, не взяв сдачи, помчалась к лифту. Она не верила своим глазам. Это было уж слишком! Питер Фонтано, сын Пола Фонтано — любовник Дэниэла! Она была уверена, что Пол этого не знал.

И все же.

Диана зло улыбалась. Похоже, что после такого гвозди в гроб Дэниэла будут вбиты.

Она порылась в своей сумочке. Найдя чек на сто долларов, помахала им посыльному. Он сразу же подбежал к ней.

— Мадам?

Диана, поигрывая блестящими медными пуговицами его форменной одежды, спросила:

— Не мог бы ты кое-что доставить?

Дрю, прихрамывая, вошел в отделение первого класса и добрался до своего места. Он бросил свой багаж и шлепнулся на сидение.

Его угрюмый взгляд не отрывался от правой ноги, на которой был не зарубцевавшийся шрам, след, оставшийся после съемок в короткометражном фильме, в котором он принимал участие в течение только трех недель. Его сбросила лошадь, на которой он скакал, снимаясь в одной из батальных сцен. В результате падения Дрю получил травму. Сниматься больше он не мог, и его заменили.

Теперь целых три недели… три долгих недели, которые он намеревался провести за работой, освободились. А он так надеялся, что за это время забудет Лауру, выбросит ее из головы.

Но вся его трагедия заключалась в том, что он не смог этого сделать, не смог забыть то, что чувствовал к ней. Это осталось в его душе как что-то особое, любимое. В то же время его мучило воспоминание, как она ушла от него, отвернувшись от его самых лучших чувств, не обращая внимание на все его мольбы остаться с ним.

Дрю тяжело вздохнул, отказавшись от услуг стюардессы, которая хотела усадить его поудобнее. Он смотрел в окошко иллюминатора на Париж.

Ему не нужен комфорт. Он хотел чувствовать боль, стараясь не забывать о боли, причиненной ему Лаурой. Если он забудет о ней, то совершит что-нибудь такое, о чем будет потом сожалеть.

Он может попытаться найти ее.

Несмотря ни на что, Дрю все еще любил Лауру.

— Нет! — он в ярости ударил себя по покалеченной ноге, привлекая любопытные взгляды пассажиров. Не обращая на них внимания, он снова ударил себя, словно этим мог избавиться от той любви, которую все еще испытывал к ней.

— Нет! — ты мне больше не сделаешь больно, Лаура, никогда!

Нико, глядя на Лауру с непристойным вожделением, произнес:

— Наконец-то мой сюрприз готов.

Лаура, забившись в угол как можно подальше от Нико, прикрывала руками живот.

Он, неожиданно для нее, достал из-за спины белое свадебное платье.

— Помнишь это? — с гордостью спросил он.

— Это мое свадебное платье, в котором я выходила замуж, — у нее перехватило дыхание.

— Примерь его, — подстегивал он, прижимая к ней платье, собираясь снять наручники.

— Примерить? Зачем?

— У каждой пары должно быть свадебное платье.

— У каждой пары должно быть свадебное платье? — повторила Лаура и побледнела. — О чем ты говоришь?

— Ты собираешься выйти за меня замуж, Лаура. Через два дня. На наш юбилей. И тогда мы будем вместе… навсегда.

Навсегда. От этого слова у Лауры похолодела кровь. Но ей нужно было сохранить ясность мысли. Рассуждать трезво. Ради себя и своего ребенка.

— Это значит, что будет и священник, Нико? — А про себя молила: пожалуйста, скажи «да», скажи «да». Пусть он будет настолько сумасшедшим, что не будет ведать, что делает.