Кара Локвуд - Улыбнитесь, вы уволены

А еще я плоская. У некоторых мужчин грудь пышнее. Наверное, стоит потратиться на «чудо-лифчик», но мне кажется, это нечестно.

У меня медово-золотистые — правда, не от природы — волосы. Обычно я завязываю их узлом на макушке. По дому я хожу в толстых очках в квадратной оправе; по-моему, я в них похожа на певицу Лизу Лоэб, но моя подруга Стеф говорит, что скорее на певца Элвиса Костелло.

Вообще-то энергичной меня не назовешь. Но в «Максимум Офисе» я старалась. Не просто старалась — из кожи вон лезла. Естественно, я хотела впечатлить Майка, самого молодого — тридцать пять лет — вице-президента в компании. Майк выглядел на тридцать, выслушивал на совещаниях мои идеи и поздравлял меня, словно профессор — любимую ученицу. Я почти каждую неделю работала по пятьдесят часов. Теперь это время кажется мне потраченным впустую. Могла бы смотреть в свое удовольствие «Правдивую голливудскую историю».

Вот моя жизнь в двух словах.

Безработная. Сейчас живу в гигантской трехкомнатной квартире, на которую у меня нет денег. И вместо того чтобы откладывать трехмесячную зарплату (как любой ответственный человек в наши экономически нестабильные времена, когда тебе дают лишь двухнедельное выходное пособие), я то и дело транжирю эту самую трехмесячную зарплату, и даже больше — опустошаю три кредитные карточки. Меня можно назвать финансово необучаемой.

Мама хочет, чтобы я чаще встречалась с молодыми людьми.

Папа считает, что мне нужно выйти замуж, завести детей и перестать доказывать, что я могу сделать карьеру.

Я совершила колоссальную ошибку: спала с начальником, который в итоге меня бросил, а заодно, по доброте душевной, и уволил, чтобы избавить от неловких встреч у конторской поилки.

Вроде все. Вот вам основные статистические данные. На самом деле моя жизнь не так уж плоха. Правда. У безработных есть одна привилегия: они имеют полное право валяться на диване во фланелевой пижаме и хандрить. Хорошо, когда можно с хмурой физиономией сидеть на семейных сборищах и слышать шепот: «Пострадала от кризиса на рынке труда, бедняжка» вместо «Уже двадцать восемь, а всё не замужем, бедняжка». Вчера за ужином у двоюродной сестры (у нее скоро свадьба) дядя с тетей сунули мне в кошелек пару стодолларовых банкнот. Лично я не брезгую жалостью, если она выражается в наличных.

— Расскажи, как сегодня одета Стар Джоунз, — требует моя подруга Стеф, позвонив, как всегда, около десяти.

Стеф работает в «Максимум Офисе». В последнюю волну сокращений ее пощадили, но она особенно не радуется: ее еще никогда не увольняли, и она чувствует себя некоторым образом обделенной. Не говоря уже о том, что теперь уцелевшая Стеф вынуждена работать за тех пятерых, которых выгнали из отдела по связям с общественностью.

— Скажу только, что для ее наряда пришлось умертвить не меньше пятидесяти плюшевых леопардов, — отвечаю я.

— Она уже начала орать? — интересуется Стеф.

— Нет еще.

Я питаю необъяснимую неприязнь к Стар Джоунз и ко всем остальным в телепрограмме «Мнение». Пока у меня была работа, «Мнение» мне нравилось. Я смотрела его, когда, сказавшись больной, прогуливала работу. Грешное удовольствие. Но теперь, когда дневное телевидение стало моей единственной интеллектуальной пищей и связью с обществом, я чувствую, что терпение мое на исходе.

Не понимаю, почему у них есть работа, а у меня нет. Я тоже могла бы орать. И с апломбом вещать о предметах, в которых ничего не смыслю. И изводить знаменитостей идиотскими вопросами. Дневное телевидение всегда подрывало мой дух, но отказаться от него я не в состоянии. Это такая же саморазрушающая страсть, как тяга к чипсам с сыром или к никотину.

— Радуйся, что тебя здесь нет, — выдыхает в трубку Стеф.

— Что там у вас? Кто-нибудь уволился? — с надеждой спрашиваю я.

Мне нравится воображать, что после того, как меня сократили, сотни сотрудников с факелами в руках отправились штурмовать автостоянку, опрокидывая машины начальства и требуя восстановить своих коллег.

— Где там. — Голос у Стеф убитый. — Все поджали хвосты. Да уволиться-то некогда, столько работы. Я говорила, что мне нужно написать маркетинговые проекты для восьми новых клиентов? Это только сегодня. Я за всю неделю ни разу не освобождалась раньше девяти.

— Ужас, — соглашаюсь я.

— Даже хуже. Майк посягает на наши выходные. Как будто мы мало крови отдаем компании. Теперь им нужны еще наши суббота с воскресеньем.

— Ну, бывает и похуже. Я вот сижу в плену у «Мнения».

— Учитывая, что у меня на столе груда бумаг выше Эйфелевой башни, это еще ничего, — возражает Стеф. — Черт, босс. Похоже, пришел сообщить, что сегодня мне снова придется задержаться. Я перезвоню.

Через две минуты телефон звонит снова. Это мой братец Тодд.

— Джейн, ты сегодня обещала поискать работу, — напоминает он.

Брат старше, собраннее, и ему совсем не улыбается идея поддерживать своими налогами мой затяжной простой. Тодду претит мысль, что не все служат тем же общественным идеалам, что и он. Его раздражают люди, живущие вольной, без условностей, жизнью.

— Я ищу, — вру я. Газета с объявлениями валяется на другом конце дивана. Если вытянуть шею и хорошенько прищуриться, можно разобрать одно или два.

— Если бы ты правда искала, то сидела бы в Интернете и телефон был бы занят. Хотя бы план ты составила?

Тодд убежден, что планирование необходимо. Как душ. В его понимании спонтанность — это когда считают в столбик, а не на компьютере.

— Я подумываю о профессии бродяги, — отвечаю я. — Подхожу по всем параметрам.

— Джейн. Давай серьезно.

— А я серьезно. Я не привередливая. Могу есть из мусорных баков.

— По-моему, это не самое ценное качество.

— Почему? Я могла бы, например, испытывать на себе новую продукцию кондитерской фабрики «Набиско», — предлагаю я.

— Ты посылала резюме?

Какая беспощадность. Но я знаю, что так Тодд проявляет свою заботу.

— Я разослала двадцать резюме и получила один ответный звонок: мне сказали, что номер факса, который я набираю, не работает.

— Может, твое резюме пора обновить?

— Тодд! Разве тебя не ждут налоговые декларации?

— Послушай, я не хочу показаться занудой, но, по-моему, тебе стоит задуматься, что делать дальше. Ты должна использовать это время для пересмотра своих жизненных целей.

Трудно пересматривать свои жизненные цели, когда ты только что потерял работу, которую даже не любил. Трудно планировать свое будущее, когда начинаешь подозревать, что все, к чему ты прикасаешься, превращается в дерьмо. Сейчас я не настолько уверена в себе, чтобы разрабатывать следующий блестящий карьерный ход, после того как моя идея завести роман с начальником не сработала.