Кара Локвуд - Улыбнитесь, вы уволены

— Что значит — у него есть невеста? — почти по слогам произношу я, чтобы не сорваться на крик.

— Она там была. В Нью-Йорке. Она там живет, то есть жила еще пару недель назад, а потом переехала в Чикаго. — Кашлянув, Стеф продолжает: — И она сказала мне, что они помолвлены больше года, а встречаются три года.

Мисси хлопает себя по колену:

— Сукин сын! Я знала, что он подонок, но это ж надо!

Я, кажется, стала на три тона бледнее белого. У него невеста. Конечно. Теперь все понятно. Вот почему в ресторанах мы всегда садились в самый темный угол. Вот почему он так и не дал мне своего домашнего номера, только сотовый. Вот откуда все эти неожиданные поездки в Нью-Йорк. И он никогда не предлагал мне познакомиться с семьей или друзьями — вообще ни с кем, кто мог бы разоблачить его двойную жизнь. Неудивительно, что он так спешил со мной расстаться. Его невеста переезжала в Чикаго.

Я самая большая тупица на земле.

— Ну что? Повторим? — предлагает Мисси.

— Полностью поддерживаю! — подхватывает Стеф.

Бармен наливает еще три мартини. У меня дрожит рука, но я все-таки беру свой бокал и осушаю его одним долгим глотком.

Только чудом я спьяну не звоню Майку.

Меня останавливает Стеф: она блокирует свой мобильник и отказывается говорить мне пин-код. Потом они вдвоем с Мисси отлавливают меня в туалете, где я пытаюсь позвонить из автомата.

Мисси и Стеф заодно. Обе качают головой, когда я не могу самостоятельно подняться на крыльцо своего дома. Кто-то, не знаю — Мисси или Стеф — отключил все телефонные провода в квартире, так что когда в три часа ночи я поднимаю трубку, не слышно даже гудков.

На следующее утро я просыпаюсь с ощущением, что ночью меня стукнули по голове чем-то твердым и плоским. И не один раз. Со стоном сажусь, тру глаза и отбрасываю назад волосы — за ночь они спутались в проволочную мочалку. Язык шершавый и кислый.

Спотыкаясь, бреду в ванную; в ушах шумит. Несколько раз роняю зубную щетку в раковину: координация пропала вместе со способностью концентрироваться на чем-либо более двух минут подряд.

Через некоторое время до меня доходит, что Стеф не уходила. Они с Мисси пьют кофе в гостиной.

— Смотрите! — кричит из комнаты Мисси. — Жирный Фергюсон!

Она тычет в экран: там показывают человека, который не может выйти из спальни по причине избыточного веса.

— Ну разве она не прелесть? — спрашивает меня Стеф.

— Вот она, наша королева мартини, — объявляет Мисси, когда я вхожу в комнату.

Я мычу, разворачиваюсь и плетусь на кухню налить себе кофе. Он мне сейчас не помешает. Голова раскалывается.

Кажется, Стеф и Мисси знакомы всю жизнь, а не каких-нибудь двадцать четыре часа. До вчерашнего вечера Стеф представляла себе Мисси только по слухам. Теперь они ведут себя так, словно всегда были лучшими подругами.

— Убила бы этого Майка. Самодовольный болван, — вздыхает Стеф.

— Удавить мало, — поддакивает Мисси.

Обе молча смотрят на экран.

— Можно взломать компьютерную сеть «Максимум», — через минуту подает голос Мисси. — Это не так сложно. Забраться в почту.

— А ты сможешь? — спрашивает Стеф.

— Ну да, я там была системным администратором, а значит, могу почти все.

— Правда?

Так и вижу, как крутятся шестеренки в голове Стеф.

— Нужен только пропуск, чтобы войти в здание, — говорит Мисси, поблескивая кольцом в ноздре. — Издали не получится. Надо пробраться в клетку.

— В клетку? — переспрашиваю я.

Мисси демонстративно вздыхает и закатывает глаза, как некоторые компьютерщики, когда разговаривают с чайниками.

— Серверную.

— Ох, — хором выдыхаем мы со Стеф.

Я смотрю на Стеф, но она этого не замечает. Она всерьез обдумывает предложение Мисси, что только подтверждает мои опасения: Стеф сошла с ума.

— Ты что, серьезно?

— А что еще ты можешь? — спрашивает Стеф у Мисси.

— Могу разослать увольнительные письма начальству. Даже, может быть, заморозить их зарплатные счета на месяц-другой.

— Да ну? — недоверчиво таращусь я.

Мисси фыркает и пожимает плечами.

— А еще? — с горящими глазами интересуется Стеф.

— Много чего.

— Девчонки, вы спятили! — объявляю я.

— Так, кое-кто требует внимания. — Стеф поворачивается ко мне. — Давай, отчитывайся. Как ты? Насчет Майка?

— А что я могу сделать? Мисси куда-то запрятала телефонные провода. Я даже не могу отматерить его по е-мейлу.

— Это для твоего же блага, — возражает Мисси. — А сегодня утром я все подсоединила обратно.

— Если хочешь выговориться — валяй, мы слушаем, — предлагает Стеф.

Мисси явно не в восторге, но молчит.

— Нет, спасибо, — отвечаю я.

Если я начну говорить об этом, то только расплачусь. Этого еще не хватало — плакать из-за Майка.

И потом, смогу ли я объяснить, что Майк так много значил для меня потому, что был первым в моей жизни парнем с мебельным гарнитуром? Его квартира — больше, чем дом моих родителей. У него универсальный бар — с шейкером и бокалами для мартини в комплекте. Он взрослый во всех отношениях. Он — человек, который не растеряется, увидев перед собой специальный нож для устриц или французскую карту вин. Он умеет готовить. У него целый набор кастрюль и сковородок, полный шкафчик трав, о которых я никогда и не слышала. Он водил меня в лучшие рестораны и заказывал на французском.

И у него была невеста. Хотя чему удивляться? Глупо рассчитывать, что обаятельные, опытные мужчины всегда говорят правду.

Звонит мой телефон.

Это мама. По-моему, у нее шестое чувство. Она всегда знает, когда ее дитятко в беде.

— Я не вовремя? — спрашивает она.

— Мягко сказано. — Очень хочется рассказать ей про Майка, но лучше обойтись без подробностей.

— Оказалось, мой бывший парень мне изменял.

— Который?

— Какая разница.

— Рон? Он никогда не внушал мне доверия.

— Не он. Вообще ничего страшного.

— Что же, мужчины… они все такие, — вздыхает мама. Ее голос дрожит, она оставила свой официальный «телефонный тон» — высокий, нараспев, переполненный доброжелательностью.

— Что случилось?

— Почему ты думаешь, что что-то случилось?

— Мам, в чем дело?

— Так, ничего. Вот только твой отец… — отвечает она специальным голосом для разговоров о папе — напряженно, с тяжким вздохом.

— Ну слава богу, ничего страшного. Папа вечно что-нибудь натворит.

— Он немного вредничает, — продолжает она.

— А когда он не вредничал? — напоминаю я, и мама смеется.

— Делает вид, что не умеет пользоваться стиральной машиной. А еще заявил, что если я не буду чаще стирать его белье, то это явится нарушением наших свадебных клятв. Но он сидит дома по средам, четвергам и пятницам — мог бы немного помогать по дому, правда?