Аликс де л'Эн - Бестолковая святая

— Я говорю с мадам Орман-Перрен? Это Жан-Жозеф Гуа, заместитель начальника службы безопасности тюрьмы Флери-Мерожи. Вы можете срочно приехать в Эссон? Не беспокойтесь, это не по поводу мадемуазель Мари-Анж Леприор. После вашего столкновения у нее участились нервные припадки, и мы перевели ее в больничный блок. Дело в мадам Орман. Она ваша мать, не так ли? Эту даму только что задержали за владение холодным оружием. Мари-Анник Орман пыталась устроить побег заключенному.

— Одно задержание угнетает, два задержания изматывают, три задержания разрушают нейроны, ля-ля-ля-ля-ля-ля, — пропела я в трубку.

На другом конце провода мэтр Фредерика Лакот-Деро, известная адвокатесса по уголовным делам, смущенно молчала. Может, потому, что я фальшиво пела? Или три звонка за сорок восемь часов от одной и той же клиентки по поводу трех разных дел — это перебор?

Прежде чем повесить трубку, она дала мне единственный совет:

— Не впадайте в панику, это еще больше запутает ситуацию, и без того не слишком ясную. Лучше проанализируйте все, что произошло с вами и вашими близкими за последние несколько недель. Запишите позитивное и негативное в две колонки.

Что я и сделала. За двадцать минут исчерпывающий список потерь был составлен. Я взяла лист формата А4 и провела вертикальную черту. Наверху левой колонки написала:

ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ

— Мама: задержана за пособничество заключенному при попытке побега из тюрьмы Флери-Мерожи.

— Пьер: задержан за пособничество наркоторговцам и хранение наркотиков.

— Жермена: задержана по подозрению в убийстве.

— Поль: может быть исключен из колледжа и выдан полиции как наркодилер.

— Адель: до самых косичек влипла в секту скаутов, фанатка религиозной рок-группы «Вирджин Мэри» (влюблена в певца-семинариста Жана-Батиста Ле Плуермека).

— Афликао: подавлена после разрыва с сорокалетним женатым наркоторговцем. Возможно, бросит работу, не дожидаясь окончания учебного года?

— Пиррус фон Зиттенштайн цу Уберхофф, он же Прут: находится в состоянии глубокой комы.

— Матильда: рассталась со своим трейдером-охотником. Даже не беременна. Не желает со мной общаться. Никогда в жизни. «Лучше сдохну» — так она выразилась.

— Двуглавое начальство: возможно, будет уволено из-за моей статьи. Говорят, что «удручены моим безответственным отношением к делу». И, что самое ужасное, «ты так нас огорчила, что и представить себе не можешь».

— Семья Перес Агилар: где-то в бегах, с бабками и/или наркотой. Их сын Адольфо потенциально опасен, но не проходит лечения, предписанного одним из лучших детских психиатров.

— Мари-Анж Леприор: отправлена в психушку, после того как я навестила ее в тюрьме.

— Я, ПОП: потеряла работу, довела семью до развала. Прямо или косвенно виновата в 90 % вышеупомянутых несчастий. Единственное, что никоим образом нельзя вменить мне в вину, — это убийство Жерара Фавруля, бывшего любовника Жермены Крике. С другой стороны, имей я здравомыслия хоть на два су, поняла бы: с этой женщиной не все в порядке. Самым жалким образом провалив миссию, возложенную на меня Богом/Карлом Лагерфельдом, собираюсь в ближайшее время составить компанию Иоанну Павлу II, а также Франсуазе Жиру, причем навечно.

В правой колонке, озаглавленной «ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ МОМЕНТЫ», я записала:

— Там же навсегда воссоединюсь с отцом и уже никогда с ним не расстанусь. И с любимыми бабушками тоже. Ура.

Это было почти все?

Минут сорок я безуспешно пыталась припомнить еще что-нибудь положительное, не преуспела и отложила карандаш.

Помочь мне в этом состоянии мог только Моцарт. Я взяла шесть имевшихся у меня записей опуса № 626 и задумалась: кого выбрать? Интерпретацию Евгена Йохума, плавную и звучную? Мишеля Корбоза, у которого оркестр звучит нежно, даже женственно? Нет, только воинственный Караян способен вывести меня из апатии.

Я покрутила ручку настройки, зазвучали первые ноты Реквиема, и в мой кабинет ворвались немецкие танковые дивизии. На «Господи помилуй» мозги стали проясняться. На «Вспомни» я поняла, что есть одно неплохое решение. Слушая «Приношение даров», я обдумывала детали воплощения в жизнь своего плана. К концу «Благословен» все было бесповоротно решено.

В голове всплыло воспоминание об ужине с вегетарианским фондю. Адольфо как в воду глядел. Один из нас должен был умереть. Но не самый юный и не самый чистый душой. А я.

По моему списку дел выходило, что со мной все кончено. С поставленной задачей я не справилась и не позднее чем через сутки вернусь к Карлу. Навсегда. Но там я смогу попытаться кое-что сделать. Тридцать девять дней назад Всевышний предложил мне одну премерзкую работенку, от которой я имела глупость отвертеться. Почему бы теперь не попробовать сторговаться с Богом, согласившись возглавить журнал для покойников в обмен на спасение моих близких? Выкупить полное и моментальное спасение для всех. Пусть произойдет сразу несколько чудес, пусть всех задержанных немедленно выпустят из тюрем, подозрения отпадут, детей-психопатов вылечат, подростков вернут в колледж, собаки воскреснут, высохнут слезы, а рамки фотографий окажутся целыми и невредимыми. Да, именно так и следует поступить. Зачем покорно терпеть Божью кару, надо идти вперед, высоко подняв голову и выставив грудь, к занудной вечной жизни! И лучше не ждать, когда тебя позовут, а пойти самой, сегодня, прямо сейчас! От такого самоотречения к глазам подступили слезы. Ну и плевать, я ведь теперь даже ресницы не крашу.

Я написала длинное письмо, в котором все объяснила, попросила прощения у тех, кого любила, и сообщила о своих последних желаниях.

Достав свое старое завещание, составленное в июне 2005 года, я покачала головой, таким несерьезным оно мне показалось. Речь в нем шла только о драгоценностях и кожгалантерее. Бабушкино кольцо с бриллиантом я завещала Адели, кольцо «Помеллато» — Матильде, итальянские серьги — малышке Моник, бежевые сапожки от Кристиана Лубутена предназначались Мими, а винтажная сумочка от Баленсиага — Раф… Удручающая картина. Но самое ужасное — я просила разделить мой пепел и развеять половину на Вандомской площади, где я столько мечтала, разглядывая витрины, а другую — рядом с Институтом красоты, где я терпела муки эпиляции. В приписке я указала, что возможен дар в Фонд принцессы Дианы в размере тысячи пятисот евро.

Я разорвала этот документ. Мне очень хотелось составить нечто вроде «морального завещания» и изложить все, чему удалось научиться во время поисков смысла, но времени не было. Я лишь настоятельно попросила использовать все мое материальное достояние на стоящее дело, основать, например, фонд «Спасем гиперактивных детей», «Пересажаем всех торговцев наркотиками», «Обучим грамоте наших подростков» или «Поможем умирающим умереть без помощи помощников умирающих».