Татьяна Веденская - Ежики, или Мужчины как дети

– Да, – улыбался и моргал он.

– Ты должен готовиться.

– Да, – соглашался он.

И вот одним прекрасным вечером, когда рядом стояли и Лида, и Жанна, и даже Машка крутилась где-то рядом, Сашка посмотрел как-то нежнее, что ли, обычного и спросил:

– Эй, Пашка. Ты меня понимаешь? Братухин, алло! Ты как, все нормально? Ты не молчи, не нервируй меня. У нас есть новости, ты тут? – ласково пробормотал Саша, уже привычно замедляя ход своей речи, чтобы Павел мог прочитать все или почти все по губам. И потрепал Пашу за волосы (ну, он и оброс, надо бы постричь).

– Да, – моргнул Паша, а для пущего понта дернул сразу двумя указательными пальцами двух рук. У Павла было достаточно времени, чтобы потренироваться. Фак у него еще, конечно, не выходил, но пальцами дергать Паша уже мог почти свободно.

– Ух ты! – заметила Лида. – Ты так раньше не делал!

– Да, – довольно улыбнулся Пашка, чуть дернув уголки губ. И снова повторил трюк, который репетировал целых три недели. Ради вот этого самого «ух ты», ради того, чтобы Лида посмотрела на него удивленно и ласково, чтобы она осталась довольна.

– Молодец. Врачи из Германии сказали, что успех будет зависеть не только от операций, но и от тебя лично – как ты пройдешь реабилитацию, – добавила Жанна и улыбнулась. – А ты у нас молодец.

– Да уж, молодец – огурец, – кивнула Лидка и фыркнула. – Давай готовься, парень. Мы едем.

– Куда? Уже? – заволновался Павел, лихорадочно переводя взгляд с одного на другого.

– Да, да, не волнуйся. Все оплачено, уже ждет место в Дойчланде – будут тебя заштопывать какими-то лазерами и в мозг что-то вставлять, я не знаю что, – раздраженно поморщилась Лида. – Лучше ее спроси.

– Это новейшие технологии, – пояснила Жанна. – Будут такой специальный делать слуховой датчик, чтобы был вместо поврежденного мозгового центра. Я сама-то в этом не очень секу. И потом, это только одна из операций. Главное – на позвоночник, чтоб…

– Короче, если все будет хорошо, мы все везде вставим, заменим и из тебя там сделаем смесь Терминатора с Робокопом, – усмехнулась Лида. – Помнишь, что я тебе говорила про Робокопа? А, Паш? Помнишь?

– А что ты ему говорила? – заинтересовался Александр Евгеньевич.

– О, это такой интим, – жеманничала Лида. – Не для твоих пуританских ушей, Дундучок, милый. Просто, понимаешь… Очень мне в свое время Робокоп нравился. Мне думалось, что раз он весь теперь такой железный, то и этот у него, ну… ты понимаешь, о чем я, что ОН у него тоже железный. Представляешь, какой мужчина! Прямо для меня.

Как интересно устроена жизнь! Казалось бы, за годы жизни в столице, да что там, в самом элитном ее пригороде, где даже дети разъезжают по территории поселка на квадроциклах, а прислуга раскатывает минимум на подержанных «Хёндаях», Ника должна была измениться и морально, и физически. Как именно? Кто его знает, ведь натренировала же она высокомерный взгляд и презрительность, научилась же выходить из машины с таким лицом, будто королева английская спускает туфельки на красную ковровую дорожку. Правда, кажется, по красной ковровой не королева ходит, а актрисы. Какая разница, выражение лица одинаковое. И голливудскую улыбку, как у зверя, сумела девушка перенять. В общем, Ника была своя в доску жителям Новой Риги, никакого следа от Рогожкина, даже в памяти уже практически стерлись бескрайние поля, черная тамбовская земля, богатая на урожай, бескрайняя небесная синь и семечки на лавочке. Уж, наверное, от той Вероники, которая сидела на тех лавочках и целовалась годам к двадцати с пропитыми парнями, видящими свой карьерный рост в работе на элеваторе, ничего не осталось.

Ан нет, и ее знакомство с простым парнем Митей, водителем паровоза, то есть поезда, конечно, это лишний раз доказывает. Что в нем хорошего? А ничего. Образование среднее специальное, то же самое ПТУ, только именуемое у москалей как-то иначе, по-красивше. Рост нормальный, даже средний. Рядом с Никой, если обуть ее любимые шпильки, не смотрится. Впрочем, и на толстенького лысенького папика с кошельком не похож. Ни туда, ни сюда. Возраст – тридцать четыре, а уже имеется жена и ребенок, бывшие. То есть бывшая, конечно, жена. Ребенок – это такое явление, с ним, как известно, не разведешься. Впрочем, особенного интереса к тому, как и чем живет и даже питается этот самый ребенок, Митя не демонстрировал. Ребенок и ребенок. Любил, конечно, но, как и все в России папаши, умилялся дитем после второго стакана, но денег не посылал.

– Митя, а ты знаешь, что ты на мою первую любовь походишь, как две капли воды? – спрашивала у него Ника, счастливо прижимаясь щекой к его груди.

– Чем же?

– Так же пьешь и не бреешься, – смеялась она. – И материшься. И наглый такой же.

– Интересно девки пляшут, – Митя делал вид, что обижается, но на самом деле он считал, что мужчина и должен быть брутальным. То есть слова такого – «брутальный» – он не использовал в своем лексиконе, но, когда смотрел в зеркало на свою помятую, небритую и немного опухшую, но все еще симпатичную синеглазую физиономию, она ему нравилась, и он считал, что именно так и должен выглядеть настоящий мужчина.

– Я всю жизнь жила только для того, чтобы тебя встретить, – романтично вздохнула Ника.

– Да ты просто тогда на любого бы бросилась с недотраха, – возразил ей брутальный Митя, хотя мысль о том, что такая вот красотка, вся из солярия, вот уже несколько месяцев подряд глаз не сводит с него, с Мити, с жителя Гольянова, из пятиэтажки, ему льстила. Но Ника была уверена, что встретила любовь, которая, как известно, зла. Во всяком случае, таких чувств, такого огня, в котором бы она горела месяц за месяцем, не случалось еще в ее жизни. И нравилось ей именно то, что он, Митя, мужчина из ее грез, такой простой, так же любит посидеть на кухне, забравшись на стул с ногами, выпить по рюмашке, поговорить о жизни. И пойти в кино на последний ряд, чтобы посмотреть какую-нибудь бессмысленную американскую трагедию. И лопать попкорн. А потом идти с пивом в парк, гулять, громко гоготать над пошлыми анекдотами. И даже справлять свою малую нужду за ближайшим деревом – все это было так похоже на ее детство, но теперь почему-то совсем не претило ей, а наоборот – только так она и могла расслабиться, почувствовать себя самой собой. Нет, это не значит, что ее первый муж, ее Степанов был образцом культуры и воспитания. Нет, он был скорее хищником, жутким аллигатором, способным одним укусом переломить хребет маленькой глупой овце, на которой женился от чистой скуки и из соображений престижа. С ним не сходишь по нужде за кустик и семечек не полузгаешь, с ним Ника вообще старалась стоять по стойке «смирно» и не отсвечивать лишний раз. Хороший аллигатор – мертвый аллигатор. А Митя был как будто из одной стаи.