Э.В. Каннингем - Сильвия

Он стал усиленно приглашать Сильвию отужинать с ним, и она согласилась сопровождать его в «Чемборд», где принесли целую гору всего, на пятерых хватило бы, а она почти и не притронулась. Потом перекочевали в бар «Хариун», о котором он был наслышан, и миллионер выпил три бокала мятного ликера со льдом — очень любил этот напиток, стал ее звать еще и в «Маленький клуб», тоже исключительно модное местечко среди тех, с кем бразилец в основном общался, только Сильвия уже очень устала эмоционально и физически, надо было, не откладывая, приступать к главному, иначе у нее просто не останется сил. И они поехали к ней домой.

Мне все еще было крайне трудно осознать для себя, что Сильвия продавала любовь, позволяя пользоваться своим телом за деньги, но теперь, восстанавливая этот эпизод, я все представил с полной ясностью. И не содрогнулся: ей-то было куда тяжелее. Я так и видел, как эта волосатая туша наваливается на нее и сопит, как Сильвия все это сносит ради обещанных ей денег, которые не могла заработать по-другому. Раз уж на такое пошла, все будет, как должно быть, и нужно просто перетерпеть, просто выдержать. А он валялся голый на ее постели, и был очень доволен собой, и предавался фантазиям, которые посещают миллионеров-бразильцев.

Сильвия, одевшись, пошла на кухню сделать кофе. Вымотана она была до предела, все в ней ныло и умоляло о передышке, но спать было страшно — не из-за бразильца, мужчин она не боялась, а с этим вполне сносно могла объясниться по-испански, а из-за своих кошмаров. Кофе она сделала очень крепкий, но эффект — такое часто случается — оказался противоположным ожидаемому, и ее клонило в сон лишь еще сильнее, пока, пошатываясь, она не побрела в гостиную, где стоял диван с подушками из пенопласта, и, свалившись, тут же уснула.

Было примерно половина второго. Через час Сильвия начала вскрикивать во сне. Сразу же пробудилась, но не только из-за своих криков — два тяжелых кулака молотами обрушились на нее.

Перес, видимо, тоже, сам не осознавая, что делает, реагировал на женские вопли тем, что старался их немедленно заглушить любой ценой. Нагой, страшный, он душил ее, придавливая всем телом, и Сильвия поняла, что он ее убьет, если не разжать этих стискивающих ее лап. И она ногтями вцепилась ему в лицо, а когда он чуть ослабил объятие, ногой изо всех сил ударила его в пах и высвободилась. Он тут же вскочил на ноги и ответил ей такой пощечиной, что Сильвия покатилась по полу и головой задела за край комода. Кровь хлынула фонтаном, заливая лоб, но сознание она не потеряла и, схватив телефонную трубку, хотела вызвать швейцара.

Сделано все это было стремительно, молча, без вскриков, и Перес, видя, что она набирает номер, пришел в чувство.

— Куда ты звонишь? — заорал он по-испански.

— В полицию.

— Нет. О, нет. Не надо!

Прикрыв ладонью трубку, Сильвия сказала:

— Там уже ответили, не смей ко мне приближаться, сволочь.

— Не надо в полицию! — зашептал он.

— Ага, а ты меня возьмешь и убьешь.

— Никто тебя убивать не собирается. Послушай, я пальцем тебя не трону. Ты же такая замечательная, просто, как цветок. Понимаешь, когда я просыпаюсь от того, что кто-то рядом кричит, я просто сам не свой. Собой не владею. Да ты посмотри на меня. Я ведь мухи не обижу.

— Сейчас вот с сержантом поговорю, — пригрозила Сильвия, внезапно осознав, что ей надо делать.

— Нет, Сильвия, милая моя, нет, не надо! — Он упал перед ней на колени, протягивая к ней руки в умоляющем жесте. — Да пойми же ты. Я ведь тут по серьезному делу. Переговоры у меня важные. А если скандал, — для меня все кончено, и от семьи моей ничего не останется. А у меня жена. И пятеро детей…

— У всех вас, сволочей, жены, дети, — холодно ответила Сильвия. — Почему-то вам это не мешает.

— Но я же ничего от тебя не прошу, Сильвия. Только немножко снисхождения. Только чтобы ты меня поняла. Неужели трудно?

Кровь из раны на голове сочилась на ее халатик, и ей вдруг стало страшно, что от потери крови она упадет в обморок, не успев довести свой план до конца. Она провела рукой по лицу — вся ладонь оказалась в крови.

— А с этим как быть, скажите, пожалуйста, сеньор Перес.

— Я тебе за это заплачу, Сильвия.

— Как это?

— Денег дам. Много денег. И ты про все это забудешь. Еще добром меня вспомнишь. Деньги лучше всех лекарств, любую болезнь вылечат.

— Не любую, сеньор Перес, — осадила его Сильвия.

— Ну хорошо. Тысяча долларов, идет?

Она так и расхохоталась ему в лицо. Трубку она опустила, но держала палец на диске — позвоню, как только сочту нужным.

— Да любая газета мне пять тысяч выложит, если я им про это расскажу, плюс еще картинки — девушка, залитая кровью, и прочее. — Она разодрала на себе перепачканный кровью халатик. — А вот так даже живописнее получится.

И тут Перес как-то успокоился. Осознал ситуацию. Такое ему было понятно, и он спросил только:

— Ну хорошо. Говори, сколько тебе?

— Десять тысяч.

— С ума сошла!

— И торговаться не о чем, — отрезала Сильвия, — Причем решай побыстрее. Кровь надо остановить, а то еще с моим трупом возиться тебе придется. Уж тогда не выпутаешься.

— Господи Боже, да подавись ты этими тысячами. Сейчас выпишу чек, давай кровь останавливай.

— На какой банк?

— На мой, конечно, на Бразильский национальный.

— А что, у тебя счета в Нью-Йорке нет разве?

— Есть. В Городском национальном.

— Вот туда и выписывай. И до утра останешься здесь, а утром туда вместе пойдем. Можешь в Рио телеграмму послать, если тут тебе денег не хватит.

— Да не могу же я так!

Сильвия сняла трубку.

— Хорошо. Сделаю.

Потом он оделся, Сильвия пошла в ванную смыть кровь и наложила пластырь. Боли она всегда боялась, но знала, что, как и в минуты опасности, рассчитывать ей надо только на себя.

Утром они с Пересом отправились в банк, где их договоренность была выполнена.

Официант унес тарелку, к которой я и не притронулся.

— Вы же ничего не ели, — заметила миссис Филлипс, разглядывая меня своим отстраненным, холодным взглядом, пока я что-то бормотал об отсутствии аппетита. — Любовь… да, мистер Маклин, любовь непостижима, вы не думаете?

— Мне судить сложно, я ее не знал.

— Совсем?

— Кажется, у Марка Твена сказано, что христианство замечательная религия, если держаться от нее в стороне. Вот для меня и любовь то же самое, миссис Филлипс. Понимаю, она, вероятно, самое ценное, что создано цивилизацией, но только понимаю — абстрактно.

— Ну, мне вы можете не объяснять.

— А когда смотришь со стороны, видишь, сколько тут еще и пошлости, грязи, гадости, уж лучше и не распространяться на такие темы.

— Стало быть, любви вы не знали, мистер Маклин?

— Нет.