Э. Каннингем - Синтия

— Харви, ты, наверно, шутишь, — изумленно проговорила Люсиль.

— У меня небольшой невроз, что верно, то верно.

— Ты просто прелесть. Ты последний из великих мотов. Это у тебя род недуга. Ты не пробовал обратиться к врачу?

— Нет.

— Непременно обратись.

— Чем плоха Женская биржа?

— Ничем, Харви. Это восхитительное место, и там кормят лучше, чем где бы то ни было в городе, причем потрясающе дешево. Хоть раз в жизни возьми меня в плохой ресторан, где ленч стоит дороже, чем доллар восемьдесят центов. Я сама заплачу по счету. Ну разве можно на тебя сердиться, Харви?

Я отправился в банк и по дороге думал о Люсиль. Такой же невротик, как и все остальные жители Нью-Йорка, я однажды решил, что мне полезно пройти через психоанализ. Я одиннадцать месяцев посещал доктора Фреда Бронстайна на Восточной 76-й улице. Во время одного из сеансов я заговорил о Люсиль. Я хорошо это помню — ведь этому предшествовало одиннадцать месяцев абсолютной ерунды.

— Док, — сказал я ему в то утро, — Есть такая Люсиль Демпси.

— Так, так, продолжайте, — отозвался он с присущей ему спокойной небрежностью, хотя пальцы его сомкнулись на рукоятке скальпеля, который он уже был готов вонзить в глубины моего подсознания.

— Ей двадцать девять лет, ее рост пять футов семь дюймов, у нее волосы цвета меда и карие глаза. Она совсем неглупа. Люсиль родом из западного Массачусетса и работает в Доннеловском филиале нью-йоркской Публичной библиотеки. Она выпускница Радклиффа, пресвитерианка, хотя относится к религии вполне спокойно. Она влюбилась в меня по совершенно непонятным мне причинам и хочет на мне жениться.

Наступила пауза. Выждав приличествующее количество секунд, я спросил:

— Ну так как?

— В каком смысле?

— Черт побери! Вы не собираетесь ничего сказать на этот счет?

— А что тут скажешь, Харви. Это вы псих. А моя задача — слушать, а не комментировать.

— Огорчительно слышать такое от доктора, который считает, что он не лишен чувства ответственности.

— Это точно, Харви. Не лишен.

Я заплатил ему наличными. Он хотел прислать мне счет, но я расплатился наличными, ушел и никогда больше не возвращался. Теперь я вспоминал об этом эпизоде, идучи в банк. Временами мне сильно не хватало доктора Бронстайна.

Когда в банке у меня находятся дела поважней, чем оформление чека на покрытие алиментов, я имею дело с одним из молодых сотрудников, которого зовут Френк Маклефлин. Он на два года меня моложе и относится ко мне с уважением. Он сидит за перегородкой в углу большого зала с мраморными стойками и изразцовым полом и приятно мне улыбается. Когда в этот раз я положил оба чека, он исполнился соответствующего почтения.

— Это большие деньги, мистер Крим, — одобрительно пробормотал он.

— Причем те, что в маленьком чеке, занесите на мой счет.

— Очень интересно иметь дело с такими людьми, мистер Крим, — заметил он, — которые называют чек в пятнадцать тысяч долларов маленьким. Но я вполне понимаю, что, поскольку вы частный детектив, такие случаи нередко происходят…

— Я не частный детектив, мистер Маклефлин. Я работаю в отделе расследований страховой компании.

— Я говорил моим детям, что вы частный детектив. Вы, надеюсь, не имеете ничего против.

— Нет, нет, на здоровье.

— И еще я им рассказывал, что у вас есть при себе пистолет.

— Чего нет, того нет.

— Правда?

— Пистолета нет, — извиняющимся тоном повторил я. — Видите ли, я знаю многих полицейских, и они очень огорчились бы, если бы у меня при себе оказалось оружие. Даже если бы мне удалось получить на него разрешение, они бы сделали все, чтобы лишить меня его.

— Потому что вы могли бы застрелить кого-то из важных особ?

— Потому, что я мог бы застрелить себя самого.

— Себя самого?

— Так точно.

— Ну разве я могу рассказывать об этом моим малышам? Вы, наверное, разыгрываете меня.

— Разве что самую малость.

— А я могу рассказать детям о большом чеке — о том, который на восемьдесят пять тысяч.

— Почему бы нет?

— Вы хотите получить всю сумму дорожными чеками? — удивился Маклефлин.

— Да, пять чеков по десять тысяч, пять по пять и десять по тысяче.

— Неплохая получится пачечка, мистер Крим.

— Пожалуй, что так.

— Что ж, я во всяком случае лишь служащий банка…

В этот день я опоздал на несколько минут на свидание с Люсиль Демпси. Мне пришлось ждать, пока ребята из банка свяжутся по телефону с фирмой и удостоверятся, что выражение моего лица было столь же честным и чистым, что и мои руки. Люсиль оккупировала последний свободный столик на Женской бирже и, когда я плюхнулся на стул напротив нее, сказала:

— Господи, Харви, ты сияешь, как чеширский кот. У тебя часом не день рождения?

— Нет, но я только что положил на имя Харви Л. Крима пятнадцать тысяч долларов.

— Они все твои, Харви?

— Целиком и полностью — за вычетом налогов и того, что я хочу выделить женщине, на которой когда-то был женат. Хочу предложить ей семь тысяч, чтобы она отпустила меня на свободу. По слухам, у нее сейчас роман с одним типом, так что скорее всего она их возьмет. Это означает, что у меня остается две тысячи долларов. Хватит на то, чтобы нам с тобой пожениться, провести медовый месяц на Канарских островах, а потом въехать в одну из этих квартирок на Третьей авеню.

— Ты сошел с ума, Харви! Давай лучше закажем чего-нибудь поесть.

Пока мы ждали, когда нам принесут еду, и во время еды я поведал Люсиль историю о Синтии Брендон и о ста тысячах долларов.

— Я не верю, — сказал она, выслушав меня. — Не верю, и все тут.

Я показал ей чеки на восемьдесят пять тысяч — аккуратную тугую пачечку.

— Все равно не верю, — твердила Люсиль. — Но скажи на милость, почему у тебя деньги в дорожных чеках?

— Чтобы можно было спокойно носить с собой. Как еще обеспечить такое количество долларов в кармане? Как еще иметь при себе восемьдесят пять тысяч?

— Но зачем?

Подали десерт — лучший во всем Нью-Йорке. Я заказал мороженое и ел его изящно и аккуратно, а Люсиль смотрела на меня с ужасом.

— Знаешь, мне кажется, мир летит в тартарары, — сказала она наконец. — Ничего общего по сравнению с тем, что было в моем детстве. Но наша цивилизация не может докатиться до того, чтобы третья в мире страховая компания давала тебе вот так, за здорово живешь, восемьдесят пять тысяч, а ты бы понятия не имел, как собираешься ими распорядиться. Может, я ошибаюсь?

— Нет, я и правда понятия не имею.

— Тогда какая-то ерунда получается.

— Наверное. Но разве ты забыла — я сделал тебе предложение.

— Помню, помню. И еще я помню, как ты уже просил выйти за тебя ту самую девицу Коттер. Неужели, по-твоему, у меня меньше ума, чем у нее?

— Ума у тебя больше, чем у любой девушки из всех, что я когда-либо встречал. Именно поэтому я очень надеюсь, что ты отыщешь ответ.