Элис Хоффман - Ночь огней

К тому времени продуктовый магазин и почта станут такими же недосягаемыми, как далекие планеты.

Чилмаркский великан продает циннии и яйца летом, тыквы и хризантемы осенью. Никто из покупателей его не видит. Они берут товары с придорожного лотка из необструганных сосновых досок. Бросают монеты в прорезь в крышке кофейной банки и рассуждают о разнице между деревенской и городской жизнью. Польщенные доверием, люди обычно честны, платят за тыквы или букеты цветов и забирают сдачу. Несколько раз в год подростки крадут деньги из кофейной банки. Местные ребятишки время от времени таскают яйца и весело кидаются ими друг в друга. Великан видит кусочки расколотой коричневой скорлупы и темно-желтые потеки посередине дороги. В сумерках он приносит ведро воды из дома и, как умеет, смывает подсохшие яйца. Об остальном позаботятся вороны.

Вопреки россказням мальчишки, который привозит продукты и куриный корм, великан отнюдь не старик. И ростом он не восемь футов, хотя в иных местах дома ему приходится наклоняться, чтобы не задеть головой потолок. Его старый дом построен для невысокого мужчины — дедушки великана, Эдварда Таннера, ростом пять футов шесть дюймов. Великан по утрам пьет кофе из белой с синим стаффордширской чашки, которую дед привез с собой из Англии. Великану двадцать четыре года. Большинство жителей Чилмарка так давно его не видели, что забыли о его существовании. Несколько старух хорошо помнят его деда, Эдварда Таннера; он целовал их летними вечерами.

Великан приехал в октябре. Дождливая ночь пахла деревом, и его дед пил пиво и начищал ботинки. Когда заколотили в дверь, деду захотелось прыгнуть в кровать и накрыться одеялом. Что-то подсказывало ему не открывать. Его не раз навещали разозленные мужья, и хотя для этого он уже слишком стар, остались и другие неоплаченные счета. Он кое-кому задолжал и никогда не верил в налоги. Он решил, что пришли по официальному поводу, потому что стучали очень настойчиво.

На улице стоял великан и глотал дождь. В свои десять лет он уже вымахал до шести футов. Открыв дверь, Эдвард Таннер увидел высокого мужчину в черном пальто.

— Ко мне пришел? Ищешь приключений на свою голову? — спросил Эдвард Таннер и грозно замахнулся ботинком.

Курицы в курятнике кудахтали как сумасшедшие. С неба лило так сильно, что вымыло из земли весь сладкий картофель в огороде.

— Дедушка? — очень неуверенно прошептал великан, как будто невидимый чревовещатель вложил детский голос в тело мужчины.

— Не валяй дурака!

Даже привидение у двери не напугало бы Эдварда Таннера сильнее.

— Это я, Эдди, — нежным детским голоском произнес великан, и Эдвард Таннер-старший рухнул на пол в глубоком обмороке.

На свете бывают никудышные родители, но родители великана были на редкость никудышными. Их ждали бы проблемы, даже не будь их сын великаном, но рост Эдди положил конец их браку. Отцу великана было около сорока, когда он увез с острова девятнадцатилетнюю дочь Эдварда Таннера, Шэрон, весьма сговорчивую особу. По правде говоря, их брак продлился дольше, чем предсказывал Эдвард Таннер. Родители великана прожили вместе восемь лет, прежде чем ребенок с матерью остались одни в южной части Нью-Джерси.

Шэрон отправилась на поиски нового мужчины и протащила сына по четырем штатам, пока не нашла искомое на военно-морской базе в Род-Айленде. Она считала Эдди своим наказанием и старалась пореже глядеть на него. Когда приходили ее дружки, сын прятался в шкафу в прихожей и молился, чтобы очередной моряк не носил плаща. Даже крепкий мужчина может заработать инфаркт, если полезет в шкаф за вешалкой и увидит такое чудовище. Великан уже в два года знал, кто он такой. Он видел себя на картинках в книгах. Это он прятался под мостом и пожирал коз. Он был владельцем золотой арфы, который уснул за собственным обеденным столом. Однажды утром он проснется и обнаружит, что голова его пробила крышу, а руки и ноги торчат из окон. Лоза прорастет сквозь него. Птицы совьют гнезда в его локтях.

Великан ходил в школу до четвертого класса, но, когда они переехали в Род-Айленд, перестал себя утруждать. Он не выносил беспощадных издевок, и некому было за ним следить. Шэрон окончательно пошла вразнос. Чтобы чем-то занять дни, великан начал рисовать карандашами, помадой и тенями, украденными из маминой сумочки. Позже он накопил денег на дешевую акварель и кисти. Он не хотел, чтобы мать видела его работы и смеялась над ним, к тому же бумаги было мало, поэтому великан рисовал миниатюры. Картины за целый год уместились бы в резиновом сапоге. Целый штат, например Нью-Джерси, мог съежиться до размеров клубничины. Порой великан битый час рисовал прелестное крошечное личико или дерево в цвету. При удачном стечении обстоятельств он не успевал закончить до ночи и потому с нетерпением ждал утра.

Великан часто замечал, что Шэрон смотрит на него то ли с отвращением, то ли со страхом. Возможно, она сохранила его, чтобы досадить отцу, которого то обожала, то презирала. Она подбивала своих дружков метать дротики в единственную фотографию Эдварда Таннера, которая у нее была. Но иногда она снимала ее со стены и несла вниз показать сыну. Дед великана сидел в кресле в гостиной. Он смотрел прямо в камеру и казался весьма недовольным. Когда Шэрон жила с отцом, она мечтала спалить дом и убежать в Нью-Йорк. Но теперь описывала его комнаты с любовью. В конце концов, она назвала сына в честь своего отца. Великан знал, что ее настроение меняется поразительно быстро без видимых причин. Когда она была доброй, предлагала шоколад или готовила ужин, он ей не верил. Когда становилась гадкой, он знал, что это ненадолго. Он рано привык быть осторожным. Он не может позволить себе капризы. Только не с Шэрон. Однажды она позаимствовала машину у очередного дружка и взяла сына на пикник. Великану было девять лет, Шэрон вела себя очень мило, и потому он слишком расслабился. Они ехали домой по Девяносто пятому шоссе. Великан сидел на пассажирском сиденье и держал бумажный пакет с остатками сэндвичей и кексов. Самое вкусное он приберег напоследок — шоколадный кекс с радужной обсыпкой. Он залез в пакет, достал кекс, но тот развалился на части. А он так его предвкушал! Он забыл о себе. Забыл, кто сидит рядом. Он завыл и пнул приборный щиток.

— Прекрати, — возмутилась Шэрон. — Ведешь себя как маленький. Возьми другой.

— Я не хочу другой, — сказал великан.

— Возьми другой, — приказала ему мать.

— Нет, — отрезал великан. — Не хочу.

Когда он пнул щиток, Шэрон схватила его за ногу. Машина вильнула.

— Совсем рехнулся? — завопила Шэрон. — Хочешь, чтобы я разбила машину и попала в неприятности? Возьми другой кекс. Немедленно.