Наташа Колесникова - Презумпция любви

— Потанцуем, крошка? Я неделю назад дембильнулся, многое тут изменилось за пару лет…

— Отпустите мою руку! — гневно сказала она, возмущенная его бесцеремонностью.

— Я и говорю — многое изменилось… Такие красотки выросли! Ну ладно, кончай выпендриваться, пошли спляшем.

— Отвали, понял?!

— О-о, какие мы гордые! Один танец…

Он не докончил фразу, болезненно скривился, охнул. Потому что крупный парень, незаметно подойдя сзади, сильно ударил его кулаком в бок.

— А ну вали отсюда, козел! — негромко сказал парень, на его черном пиджаке она разглядела значок охраны. — Еще раз приблизишься к ней — вынесу и разотру по асфальту. Вопросы есть?

— Извини, извини, — забормотал незадачливый ухажер, боком пятясь от нее.

И сама не знала, то ли радоваться, что ее охраняют такие серьезные парни, то ли плакать. Да это же настоящий бандитский притон! И Саня здесь… Он что, тоже бандит?

Саня вернулся минут через десять, она уже собралась уходить. На щеке его красовался чуть заметный синяк, на левом рукаве рубашки темнело пятно крови. От прежней аккуратной прически и следа не осталось, волосы были наспех приглажены ладонью.

— Ты… ты дрался?

— С ним бесполезно драться, — усмехнулся Вадим, он подошел вместе с Саней. — Он единственный, кого Рустам тренирует в своей школе бесплатно. Хочет гения вырастить. Извини, Света, что отвлек твоего парня, теперь все нормально. Отдыхайте и ни о чем плохом не думайте.

Такой прямо вежливый! А по роже видно — бандит. Все они тут бандиты, прямо какой-то притон.

— У тебя кровь на рукаве, Саня…

— Пустяки, Светланка. Ты как, в порядке?

— Да, но… мне тут не нравится.

Он обнял ее и неловко поцеловал в губы. Первый раз поцеловал, она не стала возражать, обняла его и тихо сказала:

— Саня, я хочу домой.

— Светланка, как прикажешь, так и будет. Уходим. И знаешь, что я хочу сказать?

— Что, Саня?

— Я был не прав. Тот день, когда ты уронила портфель, не был самым счастливым в моей жизни.

— Очень интересно.

— Правда-правда. Этот вечер самый счастливый в моей жизни. Я отважился поцеловать тебя.

— Да ну тебя, Малышев! Послушай, я хочу, чтобы ты больше не появлялся здесь. И не дружил с этими бандитами. Что они хотят от тебя? Почему рукав в крови? Больше мы сюда не придем.

— Ладно, я и сам сказал Вадику, что у меня теперь другие интересы. Он понимает. А сегодня… извини.

Они шли, обнимаясь, часто останавливались, и он целовал ее доверчивые, теплые губы. А иногда целовались прямо на ходу. Саня был таким нежным, таким ласковым, ни одного грубого слова не сказал и руки не распускал, только обнимал ее за плечи, а она прижималась к нему и тоже обнимала — за пояс. Таким вот он оказался, известный хулиган, про которого учителя нередко говорили: «Тюрьма по нем плачет». И так хорошо ей было с ним, что если бы захотел, согласилась бы. Но он как будто и не думал об этом, в конце концов ее это почему-то разозлило. Что ж теперь, ходи и думай, когда он скажет и что ему ответить? Вообще-то она была девушкой решительной, самостоятельной и хотела знать, как дальше будут строиться их отношения. Саня заметил, что ее настроение изменилось, даже руку с плеча снял, когда они приблизились к ее подъезду.

— Светланка…

— Ну ладно, все, мне пора домой, — сердито сказала она.

Он согласно кивнул, не понял причину ее внезапного раздражения, но сделал так, как она хотела.

Светлана судорожно дернула бедрами, облизнула внезапно пересохшие губы, не воспоминания, а ощущения захлестнули вдруг ее душу. Ох, Саня, Саня, как же это все получилось? Почему ты сотворил невероятную глупость?..

Багрянов не заметил этого, он был слишком поглощен своей обидой.

Любовь Георгиевна Воронина сидела на кухне своей скромной двухкомнатной квартиры и задумчиво смотрела на плиту, где стояла сковородка с нехитрым ужином для дочери — две магазинные котлеты и макароны. Готовить Воронина не любила и не умела. В основном готовила дочь, но сегодня у нее вечеринка в академии, пришлось самой жарить эти чертовы котлеты. Невысокая худощавая женщина тридцати девяти лет, с чертами лица, которые скопировала дочь, только глаза смотрели холодно и высокомерно. А на лице не было и тени косметики. Вот уже лет десять она не пользовалась никакой косметикой, выбросила всю после того, как погиб муж, он тогда был майором, оперативником угрозыска. Погиб в девяносто третьем при задержании банды особо опасных преступников. Да и ей, генералу Генпрокуратуры, не к лицу ходить с накрашенными губами.

Ее боялись, ненавидели и уважали самые крутые авторитеты Москвы. Дважды намеревались убить, но в первом случае взрыв прогремел чуть позже после того, как она прошла мимо почтовых ящиков в своем подъезде, а во втором киллер ранил ее в грудь, но рана оказалась несмертельной.

Какие могла бы иметь апартаменты, деньги и все, что с ними связано, могла иметь, если бы хоть раз не то что предала, а просто смягчила свои требования! И ведь предлагали эти деньги не раз и не два. «Любовь Георгиевна, мы знаем вашу принципиальность, но какая вам разница, по какой статье будет проходить подсудимый? Потребуйте другую, он все равно получит срок, но меньший, дальше мы позаботимся. Вы только намекните, что хотите, миллион баксов для нас не проблема. И полная гарантия, что все будет сделано тип-топ… Ну поймите, у него жена, трое детей…»

Она была красивой блондинкой, помощником районного прокурора и больше всего думала о том, чтобы не переборщить с наказанием. Считала, что человека можно исправить, если наказать за совершенное преступление, но не слишком жестоко. Так, чтобы понял, осознал и вернулся к нормальной жизни не искалеченным долгим сроком, а вполне жизнедеятельным гражданином. Красавица дочка, отличница, любимый муж, все было так, что хотелось помогать даже убийцам осознать свою вину и исправиться. Но гибель мужа круто изменила ее характер. Не только косметику она выбросила в мусоропровод, но все свои добрые помыслы. Не сказать, что крыша поехала, но убеждение в том, что преступность нужно выжигать каленым железом, с годами лишь крепло в ней. Никакие посулы, никакие угрозы не могли ее заставить отступиться от своего правила. «Пушистая» красавица блондинка превратилась в жестокого прокурора, и карьера ее пошла резко вверх. Стала районным прокурором, потом окружным, потом ушла в Генпрокуратуру.

Московские авторитеты выли от злости, когда узнавали, что обвинителем на процессе по делу их кореша будет выступать именно она. Не скупились на взятки чиновникам Генпрокуратуры, чтобы только сменить обвинителя на процессе. Понимали, что судьи считаются с ее мнением и почти всегда принимают ее сторону. А она требует по максимуму. Но и с чиновниками, и даже с начальством Воронина говорила жестко и убедительно. И ее безоговорочно поддерживали все оперативники Москвы, ибо понимали — если обвинителем на процессе будет Воронина, их труд не пропал даром. А многие знали ее мужа, Игоря. С таким прокурором и самое высокое начальство будет считаться, тем более теперь, когда в стране хоть какой-то порядок установили.