Жозефина Харт - Грех

Бессвязный разговор об успехе — и его непременный спутник — рассуждения о благих целях. Постепенно сэр Чарльз создавал свой портрет, довольно притягательный. Для Элизабет. В окружении ее семьи.

Он подкрадывался к Элизабет, а я примеривалась к нему. Я смотрела на него и гадала, кто из нас более опытен.

Напоминала ли ему Элизабет Фелисити? Внешне между ними не было никакого сходства. Фелисити с портрета была брюнеткой небольшого роста в синем платье. Но, может быть, дело было в чем-то другом? В душевных качествах, например. Кто знает?

Воспоминания — необходимость жить с ними, стремление убить их — сильно затрудняют повседневную жизнь. Мы выставляем букет сегодняшних чувств, звуков и запахов на обозрение завтрашнему дню. Завтра Чарльз Гардинг дополнит картину прошлого пестротой сегодняшних ощущений. Возможно, и мне там найдется место.

Во что превращается уходящее время?

Вырастают дети, и седеют волосы. Молодость спешит вобрать красоту и беды мира. Люди встречаются и расстаются. Время возносит и низвергает нас. Умелый распорядитель, расторопный глашатай следующего поколения.

Время толкнуло Чарльза Гардинга к Элизабет и соединило их.

Это произошло очень быстро. Стремительность происшедшего обезоружила меня.

Вдова была побеждена. Она вернулась к жизни. Ее загипнотизировала энергия натиска Чарльза Гардинга. Она изо всех сил старалась жить для других. Для сына Стефана. Декорации сменились. Появились новые актеры. Лексингтон поглотил Чарльза Гардинга, как когда-то Губерта. Выходные. Дни рождения.

Вильям и Стефан, «мальчики», жили обособленно. Когда они были вместе, я чувствовала, что они очень привязаны друг к другу. В их детских потасовках не было ненависти. Впрочем, кто мог поручиться, что это именно так?

Мое влияние на Стефана, сына Элизабет, возросло. Это произошло само собой, в первые годы ее нового замужества. В то время, как Чарльз пытался наладить отношения со своим пасынком, я плела узы, которые должны были прочно связывать меня с моим… кем? Племянником? Нет. Мнимая сестра. Мнимый племянник.

Элизабет была спокойной, ласковой матерью. Заботливой, доброй. Конечно, Стефан обожал ее. Но мое общество казалось ему более привлекательным. Исподволь я разжигала его интерес.

Я интриговала его. Во мне было что-то загадочное. Некий авантюризм, совершенно несвойственный Элизабет.

Из всего того, что являлось собственностью Элизабет, Стефан был наиболее доступен для меня. Мы были похожи характерами. Своеволием.

Мне нравилось, когда в Лексингтоне он громко восклицал: «Тетя Рут, ты такая смешная!» или: «О, тетя Рут, иди сюда. Давай поговорим!», или: «Проверь меня, тетя Рут!», или: «Пойдем куда-нибудь, тетя Рут. Пойдем!»

Мне нравилось, что я имею над ним власть. Мне нравилось бы это еще больше, если бы Элизабет огорчало происходящее. Но она была по-прежнему безмятежна.

Была ли эта безмятежность ошибкой? Или следует ее одобрить?

Я записывала все, что узнавала о Чарльзе Гардинге. Меня занимали малейшие детали. Казалось, что в его плотном теле вообще не было полостей. Он был монолитен, словно статуя. Его ноги навевали мысли не о скорости, а о мощи. Стоя у окна, он полностью застилал солнце.

Когда он разговаривал с кем-либо, я чувствовала это всей кожей. Когда он обращался ко мне, все плыло у меня перед глазами.

Иногда, глядя на него, я вспоминала историю, рассказанную Элен. Мне очень хотелось побольше узнать об этом, но я не могла.

— Элизабет так ждала вашего приезда.

Чарльз и Элизабет пригласили нас в Фримтон Мэнор.

Доминик вытаскивал наши вещи из машины.

Элизабет, улыбаясь, раскрыла свои объятья. Стефан бросился к Вильяму.

Поцелуй Элизабет.

— Чарльз говорит правду. Я так радуюсь, когда вы приезжаете к нам.

Иногда радость Элизабет заставляла меня содрогаться от отвращения. В буквальном смысле. Я чувствовала гадливость.

— Но ведь мы часто видимся в Лексингтоне. В выходные дни.

— Да. Да. Но… тут… это совсем другое дело. Настоящий праздник.

Чарльз был в прекрасной форме. Теперь «великий могол» проводил в офисе четыре дня в неделю. «Одурманенный», — прочла я в журнале, ожидая приема у врача, — «одурманенный чарами своей новой жены, художницы Элизабет Эшбридж».

Элизабет Эшбридж совсем не художница. Я посетовала на глупость журналиста. Элизабет Эшбридж — благоразумный знаток живописных небес.

Мы сели за стол — нас породнила кровь, любовь, ненависть, то, что во все времена сталкивало людей. Мы пили за успех Доминика, того, кто оставался в моей жизни дольше, чем я предполагала. Он успел стать самым молодым главой правительственной статистической службы.

— Ты можешь гордиться им, Рут.

— Чувства Рут, как и многое другое, связанное с ней, трудно понять, — заметил Доминик.

— О, по натуре она очень страстный человек-Элизабет сняла очки.

Чарльз обратился ко мне:

— Рут, теперь Вильям подрос. Вы как-то упоминали о своем желании возглавить отдел в издательстве. Вы не раздумали?

— Возможно. А почему вы спрашиваете?

Я хотела бы по-другому поговорить с ним. Не прибегая к словам.

— Рут, у тебя столько идей. Ты хотела издавать разные книги. Чарльз прав. Это будет…

Элизабет уговаривала меня.

Кто вы, чтобы знать, что будет хорошо для меня? Как вы смеете решать что-то за меня? Вы, двое. Супруги. Ради моего блага.

— О, вам кажется, что все это так просто. Но, по-моему, Доминик не так в этом уверен… а, дорогой?

— Рут, что бы она ни делала, всегда хочет блистать. В этом нет никакого сомнения. Идея, несомненно, заманчивая. Но стоит немного подождать — Вильям еще маленький, и Рут так нравится быть рядом с ним, — откликнулся Доминик.

— Рут, а какую книгу вы хотели бы опубликовать первой? Какой-нибудь смелый роман новомодного писателя? — спросил Чарльз.

— Вовсе нет.

— Почему?

— Таких книг полным-полно.

— Признаюсь, вы меня удивили.

— Я постоянно стараюсь… чем-нибудь удивить вас.

— Но… — вмешался Доминик.

— Рут просто дразнит вас.

О, сладкоречивая Элизабет.

— Да нет. Я бы переиздала какие-нибудь диковинки: «Законы Спарты» или «Дневник интимной жизни» — небольшие карманные книжечки. Первой я выпустила бы «Энциклопедию преисподни».

Молчание. Никто не улыбнулся — ни Элизабет, ни Чарльз.

— Я не знаю этой книги.

Конечно же, ты не знаешь, Элизабет.

— Она представляет интерес? — спросил Чарльз.

— Да.

Мой муж пристально смотрел на меня.

— У вас оригинальное мышление, Рут, — произнес Чарльз.

— Что вы, Чарльз. Мне всегда казалось, что во мне нет ничего необычного.

— Это не так. Если вы когда-нибудь захотите реализовать этот план, я вам помогу. Но мне интересно, хотите ли вы преподнести публике то, что отвечает вашему вкусу, или же вы следуете пристрастиям читателей, о которых хорошо осведомлены.