Пьер Рей - Вдова

— Неплохо держит дорогу, а?

Квик что-то буркнул в ответ.

— Хочешь ее попробовать?

— Ты настаиваешь?

— Ну давай же, встряхнись немного.

— Давай.

Чарли съехал на обочину. Дорога здесь была всего лишь узкой полоской асфальта, петляющей между частными владениями на склонах холмов. Водители не раз возмущенно сигналили несущемуся по ее середине «порше», а две машины перед поворотом даже съехали в кювет, чтобы избежать столкновения.

Чарли на ватных ногах вышел из машины и стал мочиться на полоску лютиков, высаженных вдоль дороги, затем закурил. Ему было не по себе, но его утешало то, что он удивил приятеля.

— Поехали?

Молодые люди поменялись местами.

Квик спросил:

— Поедем дальше или вернемся?

— Вернемся.

— Хорошо. Пристегни ремень, — посоветовал он, включая зажигание.

— Зачем?

— Пристегни — так будет лучше.

Чарли усмехнулся.

— Дуешься, что я нагнал на тебя страху?

— Ты о чем?

— Возможно, я гнал слишком быстро, но никогда не дрейфь, если я за рулем. Что-что, а водить я умею.

Квик плавно развернул машину и, не взглянув на Чарли, равнодушно бросил:

— Ты водишь хуже некуда.

Он положил правую руку на рычаг, мягко подгазовал, опустил сиденье, пытаясь найти более удобное положение спинки, а затем включил первую скорость. Нажав левой ногой педаль сцепления до отказа, он правой вдавил педаль газа. «Порше» задрожал от напряжения.

— Держись. — И Квик отпустил сцепление.

Мотор, который вращался со скоростью шесть тысяч оборотов, бросил машину вперед с такой силой, что Чарли испугался. Но, пару раз вильнув, «порше» выровнялся. Квик старался сохранить тот же режим при каждом переключении скорости. За несколько секунд стрелка продвинулась со 150 до 200. Чарли закричал сдавленным голосом:

— Не психуй! Научись сначала чувствовать ее!

Квик ничего не ответил, а лишь пожал плечами. 210… 215… 220…

Шоссе резко спускалось вниз. В пятистах метрах был поворот на 120 градусов, в который трудно было вписаться на скорости выше шестидесяти. Дорога на этом участке была не огорожена, и гонка грозила закончиться полетом в никуда. Чарли уцепился обеими руками за приборную доску и со всей силой давил на воображаемый тормоз, пытаясь не потерять лица, оставаться спокойным.

— Тебе следовало бы притормозить!

Квик пожал плечами. Поворот был уже рядом, и Чарли с ужасом понял, что приятель увеличивает скорость.

— Тормози! — раздался его отчаянный крик.

Будь что будет! Слишком поздно! Все кончено!

И вдруг — о чудо! — Квик незаметно переключил скорость и нажал на тормоз. Никогда бы Чарли не подумал, что такое возможно. В ту же секунду, несмотря на ремень безопасности, он ощутил мощный удар в спину, бросивший его вперед. Несколько незаметных движений руля, и «порше» на скорости 120 проскочил поворот, отклонившись лишь чуть-чуть. Чарли, истекавший потом, не успел даже опомниться, как тяжесть от невероятного ускорения снова прижала его к сиденью и сдавила живот. У подножия очередного холма был поворот под прямым углом, но за ним на этот раз вырастала стена. От ужаса Чарли закрыл глаза, придавленный все той же невыносимой тяжестью. Но уже в следующую секунду всякое давление исчезло. Осторожно приподняв веки, он бросил взгляд назад: поворот остался позади. А Квик уже опять разгонял машину.

— Квик! Эй, Квик!

— Что?

— Остановись на минуту!

— Зачем?

За стеклом с головокружительной скоростью мелькали холмы, поля, деревья.

— Мне нужно отлить.

— Но ведь ты только что…

— На минутку!

— Через пять минут будем на месте. Потерпи! Я хочу знать, что можно выжать из этой клячи!

К горлу Чарли подступила тошнота.

В Нью-Йорке Миллера считали жестким дельцом, которому пальца в рот не клади. Кто-кто, а он умел выколачивать проценты по делам, которыми занимался. Но в Солт-Лэйк-Сити, мировом центре религии мормонов, толстяк нотариус числился чуть ли не в святых. Уже два года ему предлагали принять духовный сан, как одному из самых влиятельных членов секты. И Миллер чувствовал себя способным достойно нести это высокое звание, но не решался взять на себя ответственность за вверенные ему души по одной прозаической причине: мирских дел у него было невпроворот.

Его строго обставленный кабинет украшали только два портрета: Джозефа Смита, основателя доктрины, и Спенсера В. Кимбала, проповедника и патриарха, которого мормоны почитали так, как католики — папу римского. А сколько раз старик Кимбал спасал его от искушений мятежной плоти, когда рука прямо-таки сама тянется к округлой попке Мэрилин, очаровательной личной секретарши Миллера. Хотя с ней, как, впрочем, и с другими женщинами, нотариус грешил только в мыслях.

Его контора была самой популярной в Нью-Йорке среди пятисот других. А Мэрилин он считал самой восхитительной особой — после достойнейшей миссис Миллер, разумеется. Его палец почти коснулся кнопки звонка, но девушка без вызова уже открывала дверь в кабинет. Миллер откашлялся и хотел что-то сказать, но Мэрилин заговорила первая:

— Только что позвонил секретарь мистера Кимбала — подтвердил вашу программу. Завтра вы завтракаете с мистером Кимбалом — он уже здоров. А что касается лекций, они распределены на все время вашего пребывания.

— Отлично. В котором часу мой самолет?

— В 21.45.

— Вы предупредили Лео?

— Да.

— Отлично… отлично… Мэрилин, подайте, пожалуйста, вон то досье по делу Манфреда. Возьмите лесенку.

Миллеру было наплевать на дело Манфреда, просто хотелось полюбоваться ножками девушки. Захватывающее зрелище, которое нотариус старался устраивать почаще, тайком запихивая досье на самую высокую полку. Впрочем, те восемь дней, которые он собирался провести в Солт-Лэйк-Сити, должны с лихвой вознаградить его за монотонную жизнь здесь.

Когда Мэрилин поднималась уже на пятую ступеньку, зазвонил телефон. Миллер недовольно снял трубку, внимательно выслушал и пробурчал:

— Соедините меня с ней.

Несмотря на все свое могущество, он не мог сделать вид, что его нет на месте, когда звонила вдова самого Сократа Сатрапулоса. По мере того как она говорила, удивление на его лице сменилось откровенной досадой.

— Очень хотелось бы с вами встретиться, — кисло произнес он, — но это невозможно. Я сейчас выезжаю в аэропорт. — Губы его задрожали от волнения. — Уверяю вас, через восемь дней я в вашем распоряжении… Извините? Нет, нет, повторяю — сегодня никак невозможно. — Нотариус вынул из кармана носовой платок и вытер выступившую на лбу испарину. — И действительно нельзя подождать ни дня?

Теперь его голос аж вибрировал от возмущения. Швырнуть бы трубку, но такого он не мог себе позволить. Неужели придется отложить поездку, оскорбив тем самым великого Спенсера В. Кимбала! Вдова утверждала, что ее безотлагательная встреча с ним — это вопрос жизни или смерти. А Миллер знал по опыту, что для миллиардеров вопрос жизни и смерти всегда упирался в деньги. И в подобных ситуациях он почти всегда разрывался между совестью и обстоятельствами. Последние, как водится, одержали победу.