Татьяна Дубровина - Высший пилотаж

Ага… Лариса оглянулась.

— Маш, сейчас закрываем.

И я топаю в подсобку, включаю электроплитку, достаю свои припасы. Сегодня я даже на тортик расстаралась, у нас заведено перед отпуском устраивать маленький сюрприз. Правда, домашнее таскаем только мы с Верой Петровной, а девчонки предпочитают в палатке рулетик купить.

За чаем Саша, словно невзначай, интересуется:

— Ты одна в отпуск поедешь или?..

Я неопределенно пожимаю плечами и напускаю на себя загадочный вид.

— А куда собрались? — оживляется Лариса.

Если я скажу, что три недели, как сыч, буду сидеть на своей даче, то все это время мои сослуживицы будут усердно перемывать мне кости. Лучше опять таинственно промолчать.

— В Ялту? Или в Анталию?

— Какая Анталия с нашими доходами?

— Ну… если есть кому повезти… — наперебой судачат девчонки.

И тут Вера Петровна вдруг пристально смотрит на меня и удивленно спрашивает:

— Маша, а где твои очки?

Слава Богу, недели две прошло, как я не ношу свои огромные уродины, а они только заметили!

— Мне они больше не нужны.

— Неужели операцию сделала?

— Ты что?! После операции читать нельзя.

— Маш, ну расскажи, что за чудо такое?

— Вовсе не чудо. Просто я делала специальные упражнения, — скромно отвечаю я. — Каждый день по десять раз.

— А… — девчонки скучнеют. — И долго?

— Долго.

Все, что требует усердия и постоянства, их мало интересует.

Потом я мою чашки и слышу, как Лариса громко шепчет Саше:

— Как ты думаешь, она действительно с этим брюнетом собралась?

— Вряд ли, — хмыкает Сашка. — Я по глазам вижу. Нашу Машулю ни один мужик дольше часа не вынесет. Со скуки сдохнет.

Лариса фыркает и добавляет:

— Неужели она сама не понимает, что абсолютно несексуальна?

— Ну не дано человеку… — снисходительно говорит Саша.

Странно, что мне даже не обидно. Я ведь сама понимаю, что не дано. Другие под мужскими взглядами расправляются, хорошеют, а я скукоживаюсь, начинаю сутулиться, прятать грудь и совершенно не знаю, как себя вести. Мне кажется, что меня оценивают, словно товар на витрине, а потом обязательно поставят самый низкий балл.

Если бы случилось невозможное и я отважилась улечься с кем-нибудь в постель, то и там думала бы, правильно ли себя веду, как выгляжу, не считает ли он, что я позволяю слишком много…

И только ночью, во сне, я совершенно свободна от этого зажима. Ночью я вижу его… Уже несколько недель почти один и тот же сон. Иона ласкает меня, целует, а мне не стыдно, а приятно. И сладкая дрожь сводит ноги вроде судороги… Совсем как тогда, на летном поле…

Я твердо решила больше не вспоминать о нем, но над снами я не властна. А этот сон никогда не станет явью…

Помидоры уже наливаются сочным красным цветом. Глаз радуется, когда каждый день отмечаешь, что тугие круглые бока их стали еще ярче. Солнце такое горячее и ласковое, что все живое торопится вобрать в себя его живительное тепло.

Маша привычно таскала тяжелую лейку, поливая по утрам и вечерам свой огород. Но обычного восторга оттого, что плоды ее усилий дают такие прекрасные всходы, не было в ее душе. Наоборот, все из рук валилось.

Иона так давно не появлялся, что мальчишки сочли «контракт» оконченным, забрав трех пушистых котят. Только Маша вкалывает, как лошадь.

Кому это нужно? Почему она приковала себя к этой даче, как каторжника к галерам? Что, она не может купить эти чертовы помидоры на рынке? И куда им с мамой вдвоем столько варенья? Вон прошлогоднее еще не доели. А цветочное буйство на клумбе просто вызывало раздражение. Маша даже перестала срезать букеты, и пышные головки георгинов и флоксов теперь вяли на корню. Маше казалось, что, ставя их в вазу, она словно сама себе цветы в подарок преподносит. Унизительно…

Дни в одиночестве тянулись медленно, и она уже с нетерпением считала, когда же кончится отпуск.

Мимо ее участка целый день топали по тропинке к пруду загорелые мальчишки и разморенные жарой дачники. Маша тоже загорела на огороде, но ходить купаться в грязной, взбаламученной множеством тел луже ей даже в голову не приходило.

Дачная жизнь стала тяготить, как обуза… А может, тому причиной было сознание того, что всего в каких-то двадцати километрах от их «Солнечного» расположен аэроклуб. И человек по имени Иона поднимается оттуда в небо, пролетает прямо над ее головой и смотрит на Машу сверху… вернее, свысока… И нет ему дела до россыпи крошечных дачных домишек, они для него не больше спичечной коробки… А люди как муравьи… И она, Маша, тоже не больше муравья… Не больше… Копошится на своих грядках в подтверждение вечной истины, что рожденный ползать летать не может…

— Мери, пойдем окунемся. Ты скоро совсем зачахнешь на своей фазенде.

Антон в белых шортах, с перекинутым через плечо полотенцем небрежно облокотился на ограду. Масленый взгляд блуждал по Машиной фигуре, будто забирался под тонкий сарафан.

Маша резко выпрямилась и метнула на Антона гневный взгляд.

— Проходи, не задерживайся.

— И с чего это мы такие злые? — протянул Белецкий с издевкой. — От тоски бесишься? Между прочим, от одиночества иногда с ума сходят.

У него еще хватает наглости как ни в чем не бывало разговаривать с ней! Как будто это не он наговорил гадостей Иоанну?! Кто, кроме Антона, мог выдумать такую пакость?

«Все соседи знают…» — выпалил тогда ей Иона. А подобное «знание» могло зародиться только в воспаленном воображении одного-единственного соседа.

Но если дать ему понять, что ей известно о наговоре, то Антон только обрадуется, что сумел ей насолить.

— Тебя от самого себя случайно не тошнит?

— Мери, я мужчина, приятный во всех отношениях. Одна ты этого не замечаешь. — Антон даже не обратил внимания на ее выпад, словно это цикада протрещала.

Маша отвернулась и снова склонилась к грядке. Но Антон был расположен продолжать беседу.

— А я вот с Кубы вернулся. На симпозиуме парился, — небрежно бросил он. — Ты скучала?

— Даже не заметила твоего отсутствия, — не поворачиваясь, отрезала Маша.

— У меня есть настоящий ром и куча интересных побрякушек, — небрежно протянул Антон. — Зашла бы в гости…

— Нет уж, спасибо.

— Тогда к себе пригласи.

Маша не ответила и демонстративно ушла в дом, плотно прикрыв за собой дверь.

Белецкий постоял у забора, потом хмыкнул и направился к озеру, насвистывая сквозь зубы. Маше он напомнил паука, который расставил сети и уверенно ждет, когда бедная мошка окончательно запутается. Тогда он отбросит церемонии, улыбочки, пассажи вокруг да около, а просто набросится на свою жертву…

Бр-р! Машу даже передернуло от отвращения.

И как Иона мог поверить ему? У Антона на физиономии написано, что он гнусная сволочь, бабник и трусливый мстительный гаденыш. А впрочем, это она сейчас видит, пообщавшись с Белецким пару лет. А сначала он даже обаял Машу обходительным ухаживанием и умными речами. Хорошо, что она привыкла держаться настороже с малознакомыми мужчинами. И, ничего не добившись, Антон отбросил маску и показал, каков на самом деле, — пошлый циник.