Дж. Р. Уорд - Игрок

— Портрет Рииза все еще там?

— Да.

Алекс покачал головой:

— Я всегда подкалывал его из-за этого портрета, а он говорил, что Кассандре нужно какое-нибудь напоминание о нем, когда он уезжает.

Наступила напряженная тишина.

— Она спрашивала про тебя, — еле слышно сказала Джой.

Голова Алекса поникла, грудь поднялась от глубокого вздоха.

— Что ты ей рассказала?

— Ничего. Я решила, что ты бы не хотел, чтобы я что-нибудь говорила.

— Спасибо. Спасибо тебе за это. — Алекс посмотрел через плечо. — Ты ведь всегда меня понимала, правда?

Джой пожала плечами:

— Не всегда. Но я уважаю твое нежелание распространяться на эту тему.

Он с трудом подошел к ней и сел на кровать. Даже теперь, когда Алекс так похудел, пружины печально застонали под ним. Поморщившись, он распрямил левую ногу.

— Она с кем-нибудь встречается? — резко спросил он.

— Нет.

Алекс закрыл глаза, словно ему стало легче, но потом его лицо помрачнело.

— Еще слишком рано. Но она найдет себе кого-нибудь. У такой женщины, как она, в Нью-Йорке есть выбор.

— Она говорила мне, что ее это не интересует.

— Потом все изменится.

Джой пристально всмотрелась в лицо брата. Горечь, написанная у него на лице, выглядела неадекватной. Разве что он вспоминал своего друга.

— Наверно, она действительно тоскует о своем муже, — сказала Джой. — И я думаю, что она не из тех женщин, которые готовы заполнять пустоту случайными интрижками.

Она надеялась, что Алекс почувствует облегчение, но он сделался еще более напряженным.

Что-то похожее на внезапное прозрение заставило Джой замолчать. Что, если у Алекса чувство к… Боже правый!

— Почему ты не хочешь встретиться с ней? — нежно спросила она.

— Я не могу.

— Почему?

Он резко мотнул головой:

— Это неправильно.

Быстрым движением Алекс поднял один из костылей вертикально вверх и, поставив его резиновым наконечником на середину ладони, удерживал в равновесии. Легкость, с которой он проделал этот трюк, была так характерна для него с его прекрасной координацией и умением управлять своими конечностями. Как настоящему профессиональному атлету, ему всегда прекрасно давались любые виды физической активности.

Джой подумала, что означает для Алекса потеря ноги. Черт! Даже если он сохранит ее, больше не сможет профессионально заниматься парусным спортом. Доктора сказали, что сломанная нога никогда не станет такой же сильной, как раньше.

Она попыталась представить себе, на пороге какой черной дыры он окажется, если не сможет вернуться в спорт. Все, чем он жил, будет потеряно: профессия, товарищи, место приложения его соревновательного духа. Но главное — его страсть к путешествиям. Он будет оторван от моря и привязан к земле.

Джой погладила брата по плечу:

— Я тебя люблю, Алекс. И что бы ни случилось, это никуда не денется.

Поднятый вверх костыль стал падать, но Алекс подхватил его прежде, чем он коснулся пола.

— Я тоже тебя люблю, — сказал он, не глядя на Джой.

Неделю Джой посвятила рисованию эскизов, уходу за Большой Эм и — что было особенно умилительно — ожиданию звонков от Грея. Слава богу, последнее он делал регулярно. Один раз утром. Один раз вечером. Каждый день без исключения.

Грей всегда спрашивал, чем она занимается. Как продвигается работа над платьями. Как дела у ее родных. Джой нравился звук его голоса, нравилось, когда он негромко смеялся или произносил ее имя, это напоминало ей о тех чувствах, которые она испытывала, находясь рядом с ним, ощущая его дыхание.

Как правило, Грей звонил по сотовому, и она никогда не могла определить, где он находится. Чаще всего на заднем плане слышала голоса. Или неразборчивое эхо объявлений в терминале аэропорта. Или городской шум. Джой уверяла себя, что ей достаточно уже одного того, что он звонит. Но понимала, что это неправда. Эти звонки ясно давали понять Джой, чего она от него хочет, но, к сожалению, она подозревала, что это слишком много.

О том, чтобы снова увидеться с ней, Грей больше не упоминал.

Неопределенность убивала Джой, она понимала, что им надо поговорить. Почти быть с ним, почти иметь с ним связь — это было гораздо тяжелее, чем не видеться с ним совсем. Когда вернется в Нью-Йорк, она должна заставить его сесть с ней лицом к лицу и все выяснить.

Этот разговор обещал быть не самым приятным. В конце концов, что всегда говорила Фрэнки про мужчин? Если у тебя есть вопросы, которые надо задать, не жди, что тебе понравятся ответы.

К вечеру пятницы неделя, казалось, стала ползти вперед еле-еле. К счастью, операция у Алекса прошла наилучшим образом, но тем не менее все обитатели «Уайт-Кэпс» пребывали в напряжении. Учитывая все, что пришлось вынести Алексу вкупе с предстоящей свадьбой, везде царила сумятица. Нейт обжегся, когда полез в духовку доставать жаркое. Спайк придавил себе палец. Фрэнки, получив на почте открытку от старой подруги, неожиданно разрыдалась.

А Джой? Джой просто превратилась в зомби.

Всем требовалась передышка, и на закате Джой решила выгнать Нейта и Фрэнки из дома. Они это заслужили. К тому же ей самой хотелось немного побыть одной.

— Я даже не знаю, — сказала Фрэнки, надевая с помощью Нейта пальто.

Джой подошла к кухонной двери и распахнула ее, чтобы выпустить жар и впустить внутрь холодный воздух. Она знала, что большой расход тепла заставит ее сестру одеваться побыстрей лучше, чем что-либо иное.

— Вам надо устроить свидание, — сказала она. — Когда вы в последний раз были вдвоем, если не брать ночное время?

— В августе, — сказала Фрэнки, глядя на открытую дверь так, словно видела, как долларовые купюры улетают в широкий проем. — Ох, ты не могла бы закрыть…

— Иди давай.

— А если Алекс позвонит из больницы…

— Не позвонит. У него все хорошо. Ты говорила с ним час назад.

— Но Спайк еще не вернулся с мотоциклетного ралли…

— Фрэнки, мне не двенадцать лет. Я справлюсь дома одна.

Когда эти двое наконец ушли, Джой выдохнула и прислонилась к двери. Большая Эм спала наверху, и в притихшем доме было так хорошо.

Может быть, этим отчасти ей нравился Нью-Йорк. Там у нее бывала возможность побыть в тишине, уйти с головой в рисование, поразмышлять.

Направляясь в переднюю часть дома, Джой вышла из кухни через распашные двери и оглядела зону столовой. Одна часть этой комнаты в тридцать пять на сорок футов представляла собой джунгли из столов и стульев, другая пустовала. Когда они закрывались в межсезонье, сначала мыли половину ковра шампунем, пахнущим искусственным лимоном. А через пару дней после того, как короткий ворс высыхал, перетаскивали все на другую половину и заканчивали работу.

Подержав двери открытыми, чтобы дать проникнуть воздуху, она пошла через другие комнаты для посетителей. Кабинет был ее любимцем. Оклеенное зелено-черными охотничьими обоями, наполненное старыми книгами и викторианскими безделушками, это маленькое помещение всегда напоминало ей охотничий домик в лесу. Летом можно было открыть широкие окна и почувствовать ароматы лилий и прохладной воды. В холодные месяцы в камине обычно горели дрова, и воздух наполняли запахи дерева и кожи.