Элизабет Адлер - Истинные звезды

— Оно подходит к цвету ваших волос, — шепнул Томазо, целуя ее шею, когда она наклонилась к нему с фотоаппаратом. — Вы прямо созданы для этой комнаты, она вам подходит по цвету, особенно кровать.

Не замечая соблазна в глазах Томазо, она пересадила его на кухню, нашпигованную самым новейшим оборудованием и выдержанную в черных тонах, потом в его библиотеку с отделанными деревом стенами. Она сфотографировала его кабинет, где стоял его рабочий стол, заваленный кусками материи, эскизами и записями. Его ателье и демонстрационный зал находились в городе, но он рассказал ей, что самые лучшие идеи приходили ему в голову по ночам и он часто работал здесь один, пока, как и сейчас, рассвет не освещал красивые крыши домов Рима. Они постояли на террасе, наблюдая, как небо из бледно-розового превращалось в золотистое и как первые лучи солнца озаряли шпили домов и переливались всеми цветами радуги на куполах соборов.

— Итак, carina, — сказал он, целуя ей руку, — вы сделали достаточно снимков.

— Вы оказались очень щедрым и потратили на меня столько времени, — пробормотала Даная, спрашивая себя, как ей выйти из этого положения достойно. Его поцелуи, которые ночью казались замечательными, в свете приближающегося дня уже не были заманчивыми. — У меня самолет на Париж в восемь часов утра. Я должна ехать и уложить вещи.

— Да, конечно, — со вздохом согласился он. — Птички-невелички всегда возвращаются в свои гнезда, не так ли? — Он нежно поцеловал ее в губы и добавил: — Было очень приятно, великий фотограф Даная Лоренс, провести с вами время. Гораздо приятнее, чем прием… правда, могло быть еще лучше. — Он пожал плечами. — Но, может быть, в следующий раз?

Его белый «феррари» быстро ехал по утренним улицам Рима. Поцеловав ее на прощание, он высадил Данаю около отеля и уехал. Она смотрела, как его машина завернула за угол, не веря, что все это ей не приснилось. Но потом вспомнила, что у нее есть фотографии Томазо, которые доказывают, что все было наяву.

Когда самолет французской авиакомпании уже подлетал к Парижу, Даная пыталась пробиться через ватную пелену усталости. Брахман обращался к ней, и она, открыв глаза, посмотрела на него пустым взглядом.

— Только посмотрите на нее! — воскликнул он. — Вы так устали, что не соображаете, где находитесь. Вот что получается, когда всю ночь гуляешь, да еще с Томазо Альери!

— С кем я гуляла — это мое личное дело, — фыркнула она, сердито оглянувшись на пассажиров по соседству, которые смотрели на них. Как смеет Брахман кричать на нее при людях — ведь ее личная жизнь никого не касается. — Кроме того, — добавила она, пожав плечами в накинутом на них кожаном жакете, — вы сами, кажется, не сидели один дома.

— Хватит! — холодно ответил Брахман. — Мы будем очень заняты эти дни, и я хотел, чтобы все свое внимание вы направили бы на работу.

Самолет тем временем совершал посадку.

Даная впервые попала в Париж, и благодаря любви Брахмана к ранним съемкам на натуре она познакомилась с городом, который был еще тихим и спокойным, только просыпавшимся после ночного сна и снимавшим с себя вчерашний слой грима после веселья прошедшей ночи. В четыре часа утра они были у Сены и ждали первых лучей серого рассвета, которые так любил Брахман; они проводили по-утреннему туманные часы на площади Согласия, где еще не было движения, и Брахман умудрялся расставлять манекенщиц так, чтобы остатки тумана попадали точно в кадр, витая на лицах девушек, как вуаль. Они делали снимки у Музея изобразительных искусств, на террасе кафе «Флор», в Булонском лесу и на Северном вокзале, не говоря уже о том, что посещали все демонстрации мод.

Даная вставала до рассвета и выезжала на натуру, а когда они кончали съемки, пора было собираться на очередной показ мод, а их иногда было по два в день. Брахман никогда не мог ограничиться только съемками в студии — он рвался на натуру, которая, как он утверждал, вдохновляла его. К тому времени, когда Даная кончала все свои дела, наступала полночь, и, зная, что ей снова придется вставать ни свет ни заря, она находила еще открытое кафе и быстро ела что-то, а потом заваливалась поспать хоть пару часов. Запал энтузиазма поддерживал ее всю неделю, и даже Брахман в объятиях своего любимого города был более покладист.

— Послушайте, Даная, — любезно обратился он к ней как-то поздно вечером, после того как манекенщицы разошлись по домам, а она упаковала все фотокамеры. — Давайте пойдем куда-нибудь перекусить. Я умираю от голода.

За крошечным столиком в его любимой пивной на площади Бастилии Брахман наконец извинился.

— Вы очень много поработали на этой неделе, Даная, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы знали, что я очень ценю это.

— Я здесь нахожусь именно для того, чтобы делать это как вы позволили напомнить во всеуслышание в самолете, — ответила она с удивлением.

Откинув голову, он расхохотался:

— Я был очень сердит на вас за то, что вы убежали с Томазо Альери. Я не люблю, когда мои девушки убегают с другими мужчинами.

Даная устало взглянула на него: трудно было успевать за изменениями в его настроении.

— Но я не ваша девушка, Брахман. Вы меня ни с кем не спутали? Меня зовут Даная Лоренс. Я работаю на вас.

— Еще лучше, — ответил он, подзывая официанта и заказывая бутылку шампанского «Дом Периньон», — потому что, как вы знаете, на первом месте у меня работа. А клиенты, — он передернул плечами, — они совершенно ничего не знают о моей работе. Для них я просто человек, который делает фотографии, на которых они выглядят лучше, чем на самом деле. Лучше, чем они есть! Я создаю им новый облик, именно такой, какой им нравится. Но вы-то должны знать, каким трудом мне это удается, — вы же видите, сколько сил я на это трачу. А в конце дня у меня нет сил, я выжат, как лимон!

Это не совсем соответствовало действительности, но она сочувственно улыбнулась Брахману, потому что он действительно был большой мастер.

— Мы будем есть устриц, фирменное блюдо, — сделал он заказ, потягивая шампанское, — и немного лангустов, а потом тюрбо [13] Сорт рыбы. . Нужно немного поддержать ваши силы, — добавил он серьезно. — На следующей неделе нам предстоит завоевать Лондон.

Устрицы оказались солеными и очень вкусными, а лангусты — твердыми и сладкими, и Брахман заказал вторую бутылку шампанского.

Даная не спускала с него удивленных глаз, вспоминая жалкую пиццу на двоих в Нью-Йорке, пока до нее наконец не дошло: возможно, стоимость ужина входила в его расходы и оплачивалась его клиентом.

— Мне нравится, — сказал он, рукой с бокалом шампанского показывая на ее шелковую блузку.

— Виа Монтенаполеоне, Милан, — ответила она. — Она обошлась мне в месячный оклад.