Елена Ярилина - Любви хрустальный колокольчик

— Да неужели же не ходила? Пошла одна, опасного нет ничего, я бы с ним одной левой справилась. А квартира-то, оказывается, и не его. Он ее просто снимал, упорхнул уже, естественно. Сгреб все, что сумел накрасть по разным местам, и смылся. Он ведь не одну меня обаял своей неземной красотой. Только я объяснилась с квартирной хозяйкой, как в дверь уже другая брошенная зазноба ломится. Молодая, поинтересней меня будет. Да что толку-то, такая же дурища, как и я. У нее он и вовсе кучу брюликов увел. Поговорили мы с ней потом. Она тоже не стала в милицию заявлять: кто его искать будет? Неизвестно даже, откуда он и куда уехал, только посмеются над нами. Скажут, что сами дуры, нечего было рот разевать.

Тут Люба вздохнула, посмотрела на меня несколько смущенно и рассмеялась невесело:

— А ведь замуж звал. Я сначала отнекивалась, а потом и растаяла!

— Замуж звал? Значит, твой херувим был брачным аферистом. Они, как правило, всегда красавцы, ведь внешность — важнейший инструмент их профессии. Не повезло тебе, сестренка. Ну ничего, ты женщина сильная, скоро успокоишься и забудешь.

— Ты, Женька, в своем репертуаре. Тебе бы только слово подобрать, все расставить по своим местам. Но кое в чем ты права — забуду, куда я денусь.

Через несколько дней позвонила вернувшаяся из Италии Катька. Ей не нравилось состояние Мишутки, чувствовалось, что она не на шутку встревожена. Я перебралась временно к ним. Оказалось, что у ребенка корь, и где только он мог ее подхватить? Хорошо, хоть в легкой форме, но все равно чувствовал себя плохо. Да и в кровати ему было нелегко лежать, он ведь такой подвижный, проказник! Как температура у него спала, уже никакими силами удержать его в постели было невозможно. Бегал по всей квартире, играл в свои машинки, у него их целый автопарк. Нас с Катюшкой он не очень-то слушался, только Олега побаивался. Сидеть взаперти ему тоже скоро надоело, бросив игру, он подходил к окну и, расплющив нос о стекло, подолгу смотрел, как играют во дворе дети. Наконец ему разрешили гулять, а мне пора было возвращаться домой. Я уже успела соскучиться по своей квартире и даже компьютеру. Не люблю надолго уезжать.

В почтовом ящике меня ждал сюрприз — повестка из милиции. Странно, может, не мне? Фамилия моя, значит, не ошибка. Ничего не понимаю. Ладно, в четверг все разъяснится, бояться мне нечего, я никого не убила и не ограбила.

— Лиля, ты? Здравствуй, это Женя. Звоню тебе по делу. Что? Да, меня действительно несколько дней не было дома, сидела с внуком. Нет, теперь все в порядке, буду, как обычно, жить дома. Я тебе вот чего звоню, хочу спросить: давно Павла видела? Давно? Месяц? Даже больше месяца?! Однако. Послушай, а раньше он исчезал надолго? Ага, значит, ты не беспокоишься? Зря язвишь, это не я его разыскиваю — милиция. Нет, не разыгрываю, меня повесткой вызывали. Следователь говорит — исчез. В том-то и дело, что ничего конкретного, крутит-вертит. Нет, его сестре я звонила, милиция уже с ней встречалась, Лидка ничего не знает. Хорошо, если что узнаю, непременно позвоню. Ну и ты свистни, если он объявится, чтобы я не волновалась напрасно. Пока. Ой, извини! Как ты? Говоришь, уже здорово видно? Не тошнит? А, ну ладно, если торопишься, иди. Всего хорошего.

По дороге домой я думала о том, что довольно спокойно реагирую на последние события. Видно, я все-таки сильно изменилась, стала зомби. Который уже раз я была у следователя? Третий! Вцепился в меня мертвой хваткой, спрашивает одно и то же, и взгляд у него при этом такой, словно я утаиваю что-то важное.

Куда мог деться Павел? Неужели с ним что-то случилось? Не хочется об этом даже думать. А под утро он мне приснился.

Мы купаемся в море, он смеется, а я смотрю на него не отрываясь и думаю, какой же он красивый, как я люблю его. Проснулась в поту, посмотрела на часы — пять утра. Сон вызывал глухую, но ощутимую тревогу. Это было непонятно, ведь все было так красиво, отчего же сжимается сердце? Сон не шел, я вспоминала Павла. Теперь, когда он пропал, его связь с Лилькой, его предательство уже не казались мне такими важными. Я даже удивлялась, что так переживала. Может быть, когда Павел объявится и я пойму, что с ним все в порядке, все опять вернется на круги своя? По какой-то неясной, далекой ассоциации вдруг вспомнилось, как мы с ним ездили на день рождения к его другу Борису. Сначала мне было неловко в новой компании. Но я как-то очень быстро разговорилась с Нелли, женой Бориса, хотя обычно не сразу схожусь с людьми. Я рассказывала о детях, они были тогда еще маленькие, сетуя, что мне очень редко удается выйти из дому. Не с кем оставить детей: родителей ни у меня, ни у Павла нет. Его старшая сестра Лида племянников любит и с удовольствием сидит с ними, но здоровье у нее слабое, она часто болеет. Да и справляется она с ними с трудом, особенно с непоседой Катюшкой. Нелли внимательно на меня посмотрела и сказала с печальной улыбкой:

— Какая же ты счастливая, Женя! Ты просто не понимаешь, до чего ты счастливая и как у тебя все прекрасно.

Я растерялась, хотела было возразить, но вовремя вспомнила, что детей у нее нет, и прикусила язык. Гостей в тот день собралось много, но мы с Нелли весь вечер ухитрялись как-то общаться: то шуткой перебросимся, то просто улыбкой. Павел был удивлен скороспелостью нашей дружбы и на обратном пути поддразнивал меня, впрочем, беззлобно. А где-то через месяц обрадовал меня, сказав, что Боря с Нелли пригласили нас на выходные на дачу, он уже принял приглашение и договорился с Лидой, что она посидит с ребятами. «Тебе полезно будет развеяться», — сказал Павел. Эту поездку я запомнила надолго.

Нелли и Борис встретили нас радушно, тут же накрыли стол в саду. Мужчины пили водку, мы с Нелли сухое вино. Я веселилась от души.

Веселье мое кончилось, когда на даче появилась младшая сестра Нелли Рита с сынишкой полутора лет. Хозяйка сразу же переключила внимание на племянника, очень тихого и ласкового ребенка, не спускала его с рук, поминутно целовала и пичкала сладостями. И муж, и гости перестали для нее существовать. Рита меня заинтересовала, она была очень своеобразной. Лет на пять-шесть моложе сестры, совершенно на нее не похожа. Невысокая, худенькая, фигура как у подростка. Очень короткая стрижка усиливала сходство с мальчиком, да и одета она была в старенькие брюки и клетчатую рубашку, ни дать ни взять сорванец тринадцати-четырнадцати лет. Голос с хрипотцой, может быть, оттого, что много курила — буквально не выпускала сигарету изо рта. Лицо красивым не назовешь, брови асимметричны, глаза небольшие, нос, наоборот, мог быть и поменьше, рот тоже большой, губы пухлые, изогнутые. Никакой косметики, никакого маникюра, на ногах грубоватые сандалеты, явно купленные в «Детском мире» в секции для мальчиков. Первое впечатление — Рита старается забыть о том, что она женщина, и еще больше старается, чтобы об этом забыли окружающие. Но не тут-то было, впечатление оказалось обманчивым. Мужчины ее явно интересовали. Зятя она не только погладила по щеке, но и наградила нешуточным поцелуем в губы. Павла Рита видела впервые, и он ей понравился: в глубине глаз словно огонечек загорелся. По мне она скользнула равнодушным взглядом и вряд ли услышала мое имя. Но что показалось мне совсем удивительным, так это то, что мужчины тянулись к ней, как иголки к магниту. Борис вокруг нее носился электровеником: подливал вина, накладывал еду, подносил зажигалку, старался заглянуть ей в глаза и коснуться рукой. Пришел сосед по даче, то ли по делу, то ли на огонек. Но если и по делу, то он сразу о нем забыл, как только увидел Риту. Она небрежно посылала им сигналы — взгляд, улыбку, жест. Легко, совсем не затрудняясь, держала в напряжении, словно в невидимой узде, двух мужчин, что не мешало ей львиную долю своего внимания обращать на того, кто в данный момент ей был наиболее интересен, — на Павла. Кажется, она не сразу догадалась, что я его жена, а когда поняла, то начала вовлекать меня в разговор, который, по сути, одна и вела. Как это у нее так получалось, не знаю, но почти из каждой фразы, обращенной ко мне, сочился яд, а ведь никаких колких слов, а тем более гадостей она не произносила. Может быть, все дело в интонации? Я так и не уловила этого, но четко поняла, что, несмотря на молодость и невзрачную вроде бы внешность, эта неженственная женщина хорошо знает себе цену. Чувствовалось, что ей нравится играть с людьми, как кошке с мышью, нравится власть над ними, но сердце у нее было холодное, каменное. Мое некаменное сердце заныло. Я почти с испугом смотрела, как весь огонь ее батарей, вся тяжелая артиллерия направлены на завоевание моего мужа. Словно какой-то невидимый злой дух нашептывал ей в ухо маленькие тайны: она говорила и делала все так, как нравилось Павлу, уж я-то понимала это. Но странно, чем больше Рита старалась, чем ярче горел огонь в ее глазах и манили жаром ее сочные губы, которые она часто облизывала розовым, узким язычком, тем холоднее становился Павел. Действительно странно. Дамским угодником Павел никогда не был, но с женщинами обычно вел себя галантно. Он привык, что нравится многим и дамочки сами к нему льнут. Такие проявления внимания не были неприятны, а даже импонировали. Может, Рита была уж слишком агрессивна? Пусть ее агрессия и выражалась не столько в словах и действиях, сколько в так называемых флюидах. Многим мужчинам не нравится, когда на них давят, а Павел этого совершенно не терпел. Но как бы то ни было, под конец он от холодности перешел к враждебности, и я уже стала опасаться прямой грубости с его стороны в адрес Риты. Поэтому, когда он вдруг предложил мне сократить наш визит и уехать домой, не оставаясь на следующий день, как планировалось вначале, я только вздохнула с облегчением. Нас никто не уговаривал остаться. Рита молчала, наверное, исчерпала весь свой боезапас. Борис был занят Ритой. Нелли по-прежнему занималась только ребенком, она даже не увидела, как мы ушли, пошла укладывать племянника. За всю довольно длинную дорогу Павел только однажды открыл рот: