Елена Ярилина - Любви хрустальный колокольчик

— Чай ведь лучше, не надо вино.

Виктор отнесся к заявлению ребенка серьезно:

— Ксюша, ты ведь дружила с Володей, да? Он мне говорил о тебе как-то. Я тоже его друг, давний друг, так вот, на правах этой дружбы, может быть, ты разрешишь нам с Женей сначала выпить немного вина, а потом уже чай?

Но Ксюша не сдавалась, по всей видимости, вино вызывало у нее тревогу.

— Дядя Володя умер ведь! А чай остынет, пока вы будете свое вино пить.

— Да, Володя, к сожалению, умер, но мы, его друзья, остались. Я вот что думаю, если ты дружила с Володей, то, может быть, и со мной будешь дружить? Я ведь хороший, правда, правда! А чайник можно будет подогреть потом. Как тебе такое предложение?

Девочка задумалась, а я тем временем потихоньку достала фужеры, открыла коробку конфет. Наконец Ксюша что-то придумала:

— Дядя Витя, а ты любишь собак?

— Собак? Очень даже люблю, а что, у тебя есть собака?

— У меня овчарка есть большая, больше всех! Его зовут Рекс. Он давно, еще зимой, как прыгнул на тетю Женю! И она упала прямо в снег, а мы с дядей Володей ее отряхивали. Это давно было, тетя Женя тогда еще в другом доме жила. Дядя Витя, а что у тебя есть?

Виктор сначала растерялся от такого вопроса, но нашелся довольно быстро:

— У меня есть машина, и я тебя на ней покатаю, если хочешь.

Предложение Ксюше очень даже понравилось, и она уже погрузилась в мечты о новых возможностях, открывающихся перед ней, но тут под окном раздался голос Ларисы. Ксюша со вздохом слезла со стула и хотела уже уходить, но вспомнила про машину:

— А когда же кататься?

— Не волнуйся, мы еще увидимся, это я тебе обещаю. И тогда обязательно покатаемся.

Я сложила в Ксюшину корзинку несколько пирожков и конфет, это чуточку утешило девочку, и она закосолапила к выходу. После ухода ребенка в комнате повисло гнетущее молчание. Я не собиралась прерывать его и смотрела в окно.

— Что же ты молчишь, Женя? Не находишь слов? Ну хорошо, я помогу тебе, например, ты могла бы поинтересоваться моим здоровьем.

Я смутилась, в самом деле, как невежливо себя веду, что это на меня нашло опять?

Он, кажется, понял мое замешательство, заулыбался, но тотчас посерьезнел. Поднял свой фужер и, глядя мне в глаза, сказал:

— За меня, хорошего!

Почти такой же тост произнес Дядя в последний день своей жизни, невеселое напоминание. Поэтому я подняла брови, но возражать не стала, быстро чокнулась с ним и выпила. Шампанское оказалось очень хорошим, я посмотрела на бутылку, и мои брови вторично поползли вверх.

— Ну, не стану же я за себя пить какую-нибудь ерунду! — небрежно заметил Виктор. Чувствовалось, что он немного рисуется, но это ему, пожалуй, шло.

— А почему, собственно, за тебя? Потому что ты принес эту бутылку или есть причина посущественней?

— Есть такая причина, и даже не одна, а две, и обе существенные. Сегодня — день моего рождения, это первая причина. А вторая еще более существенная — я решил сменить легкомысленный, холостой образ жизни на более серьезный, хотел бы жениться. Если тебе этих причин недостаточно, то я придумаю что-нибудь еще.

Кажется, он еще что-то говорил, напористо, весело. Но я его уже не слышала. В голове образовалась такая круговерть мыслей, что мне стало даже нехорошо. Надо же, жениться! Вот это да! Вот тебе и бабник! Как же так? Впрочем, сколько веревочке ни виться… Интересно, это он первый раз женится или уже был когда-то? Даже сердце закололо, наверное, от неожиданности. А почему он ко мне пришел с этим известием? Ему к друзьям надо, к Андрею, уж они-то за него точно порадуются. Я подняла на Виктора глаза и поразилась его изменившемуся виду. Еще несколько минут назад он выглядел довольным жизнью, а сейчас лицо у него было темное, хмурое. Я встревожилась:

— Что с тобой, Витя? Может быть, рана заболела?

— Какая к черту рана? Хотя, может, и рана, можно и так назвать. Только вот не надо делать участливое личико. После того, что ты со мной сотворила, не хватало только, чтобы ты же меня и пожалела!

Я оторопела: у кого-то из нас двоих с головой явно не все было в порядке.

— А при чем здесь я? Я не виновата в твоем ранении. Конечно, я очень благодарна тебе, что ты меня заслонил и тем самым спас. Очень благодарна и никогда этого не забуду. Но ведь я не виновата, что моя пуля досталась тебе, это Марина стреляла, а не я. И уж тем более я была ни при чем, когда тебя ранили вторично. Я могу тебе только посочувствовать.

— Оставь себе свое сочувствие. Сочувствие — это не любовь!

Я нервно рассмеялась:

— Какой же ты, оказывается, жадный, Витя! Ты женишься, зачем тебе моя любовь? С тебя вполне хватит и моего сочувствия. Надеюсь, что ты будешь счастлив, во всяком случае, я тебе этого от души желаю! И давай за это выпьем.

Я схватила бутылку, но руки у меня почему-то задрожали, и я плеснула мимо. Виктор тут же отобрал у меня бутылку и быстро разлил шампанское по фужерам, но делал он это явно машинально, поскольку думал о чем-то другом. Я повторила свой тост, мы чокнулись и выпили. Я встала и отошла к окну. Он тотчас же подошел и приобнял меня за плечи, что мне совсем уже не понравилось, и я вырвалась резким движением:

— Виктор, я думаю, тебе лучше уйти. Ты приехал, чтобы сообщить мне о своих брачных планах, уж не знаю зачем, но это дело твое. Что касается меня, то я тебя поздравила, моя совесть чиста. Теперь тебе пора возвращаться, я не очень хорошо себя чувствую и хочу остаться одна.

Он упорно пробовал повернуть меня к себе лицом, но я опять вырвалась, больше не хотела ни о чем с ним говорить.

— Жень! Женя, ты хоть что-нибудь слышала из того, что я тебе сказал? Хорошо, можешь не поворачиваться, но ответь мне только на один вопрос: ты слышала, на ком я собираюсь жениться?

Я хотела и тут промолчать, но поскольку он несильно, но все же тормошил меня, то я не выдержала и выплеснула на него все, что чувствовала:

— Нет, признаюсь, что я не слышала, на ком ты женишься, да и какая мне разница, я все равно никого из твоих многочисленных подружек не знаю! Наверное, это хорошо, что ты решил остепениться. Поздновато, правда, но лучше поздно, чем никогда. И я рада за тебя! Правда рада. Во всяком случае, порадуюсь потом, а сейчас, повторяю, я плохо себя чувствую и хочу остаться одна. Ты понял? Одна!

Я и в самом деле почему-то плохо себя совсем чувствовала: и сердце щемило, и голова гудела, и вообще было здорово не по себе, не надо было мне пить это дурацкое шампанское! И никогда-то я его не любила. Вдруг что-то произошло: окно да и вся комната начали заваливаться набок и перемещаться. Я так испугалась, что не сразу поняла, что это Виктор взял меня на руки и несет на диван. А когда поняла, то нахлынул уже другой испуг — он же дважды ранен! Пока я со всем этим справлялась, то уже оказалась на диване. Да нет, хуже! На диване сидел Виктор, а меня он посадил к себе на колени, и мы целовались! Было от чего сойти с ума. Одно то, что он меня целует, уже безобразие, но то, что я или, вернее, мои губы ему отвечают, это просто не лезло ни в какие ворота! Я стала вырываться так отчаянно, что это возымело наконец результат. Он отпустил меня, я тут же забилась в угол дивана и забаррикадировалась подушкой, сделанной в виде головы собаки. Это была любимая Володина подушка, и воспоминание об этом придало мне сил.