Лорейн Заго Розенталь - И снова о любви

Возможно, не так уж поврежден был его мозг. И понимал он больше, чем я. Его лицо — первое, что мне действительно захотелось нарисовать за очень долгое время. Вечером я пошла к себе в студию и села за мольберт. Карандаши запылились, брошенная на окне бумага пожелтела, но это не имело значения. Я все еще умела рисовать. Наверное, я и в самом деле художница, потому что вскоре с листа блокнота на меня смотрело лицо Адама.

— О! — воскликнула мама. — Ты снова рисуешь!

Я не могла разделить ее восторг — все еще не было сил. Просто кивнула, и она отступила. Сказала, что собирается почистить столовое серебро.

— Мама! — позвала я.

Ее голова тотчас появилась в дверном проеме.

— Да, Ариадна?

— Брось ты это серебро. Поработай лучше над романом.

Она закатила глаза.

— Зачем? Все равно я никогда не закончу. Я же не настоящая писательница.

— Конечно, ты писательница, — сказала я с той же интонацией, что и Адам, и так же искренне.

Если у меня вновь появился интерес к рисованию, то чем черт не шутит…

Несколькими днями позже мы поехали в Куинс отмечать Четвертое июля. Папа вел мамину «хонду», а я сидела сзади. Волосы путались от ветра — все окна в машине были опущены.

— Уже давно пора починить кондиционер! — крикнула я родителям.

— Починим, — отозвалась мама, — как только ты начнешь водить.

О чем она? Я садилась за руль всего раз, в феврале, когда Патрик преподал мне первый урок вождения. Мама сообщила, что Патрик хочет еще потренировать меня и помочь получить водительское удостоверение, а она вскоре собирается купить новую машину, так что эту я могу забрать себе, если я не против.

— Не против, — ответила я. — Тогда мне не придется повсюду ходить пешком.

— К тому же машина придется очень кстати, когда ты… поступишь в колледж.

— Нэнси! — с укоризной произнес папа, будто я ковыляла на костылях, а она заставляла меня бежать.

Она замолчала. Я посмотрела на папины седые волосы, на пальцы, сжавшие руль, на обручальное кольцо, которое он никогда не снимал.

Мне хотелось сжать его плечо, но я не решилась. Мы редко прикасались друг к другу, а когда это случалось, то вовсе не из телячьей нежности. Я просто взялась за спинку его кресла, надеясь, что он почувствует.

Сад Патрика и Эвелин заполонили свободные от дежурства пожарные и домохозяйки из Куинса. На траве резвились дети. Патрик весь день занимался барбекю, поэтому поговорить с ним мне удалось, только когда схлынула толпа. Уже на закате он плюхнулся рядом со мной на диванчик из «Сирса». Внезапно что-то ударило меня по лодыжке. Киран подбежал за мячом, схватил его и показал мне.

— Помнишь эту штуку? — спросил он. Еще бы мне не помнить бейсбольный мяч «Ред сокс». — Мне его дал твой друг. Где он?

Киран был слишком мал, чтобы проявить такт. От неловкости я заерзала, но Патрик пришел мне на помощь.

— Не суй нос куда не следует, — прикрикнул он, — и убери этот чертов мяч подальше, пока я его не выбросил!

Киран уже привык к суровым приказам отца. Он убежал в дом, а у меня начала болеть голова, и я принялась тереть виски. Патрик поднялся, достал из кармана ключи от машины и бросил мне на колени.

— Мне сейчас не хочется, — пробормотала я.

— Разве я спрашивал, чего тебе хочется? Через полгода тебе стукнет девятнадцать, а у тебя все еще нет прав. Стыд-позор!

«Стыд-позор». Я усмехнулась, выпила в ванной две таблетки тайленола и села за руль грузовика. За этим уроком вождения последовали другие, я училась весь июль и август, пока Патрик не заявил, что я готова к экзамену.

У меня такой уверенности не было, но все же я совершила попытку и получила водительское удостоверение штата Нью-Йорк. С первого раза! Это дало мне знакомое ощущение гордости, как за отличные оценки на экзаменах в школе. Как же давно я его не испытывала!

Потом подобное чувство посетило меня в последний день работы в реабилитационном центре. Я вручила расстроенному Адаму его портрет, чтобы немного утешить. Джулиан заглянул ему через плечо, и я ощутила неловкость. Джулиан мог оказаться одним из тех любителей критики, которых я годами опасалась и старалась избегать. Но я ошиблась.

— Прекрасно, Ари! — похвалил он.

— В самом деле? — Я не поверила своим ушам.

Он хмыкнул и вручил мне приглашение на свою свадьбу, которая должна была состояться в октябре на одной из сдающихся в аренду яхт, что курсируют по нью-йоркской гавани.

В тот же день вечером, занимаясь рисованием у себя в студии, я приняла решение снова сдать вступительный экзамен. А вдруг мне все-таки удастся поступить в Парсонс? Если нет, то на Манхэттене полно других учебных заведений, и теперь у меня хватит ума не ограничиваться одним заявлением.

Мама очень обрадовалась. Когда я сообщила ей о своем решении, она издала пронзительный возглас, а потом быстро писала что-то в своем веселеньком розовом блокноте. Чему, в свою очередь, обрадовалась я.

На следующее утро, пока мама принимала душ, я напомнила папе, что она работает над романом и уже закончила шесть глав. Не писать же ей солидное художественное произведение шариковой ручкой!

— Давай купим пишущую машинку, — предложила я. — Электрическую. Отпросись пораньше с работы, сходим вместе в магазин.

О чем я только думала? Папа никогда не возвращался с работы рано. Однако насчет машинки он со мной согласился, дал денег, и в тот же день я приобрела «Смит-корону». Мама была растрогана, а я представила все так, будто это папина идея. Она расцеловала его и печатала до полуночи.

Свою машину мама отдала мне накануне Дня труда, после того как они с папой съездили в дилерский центр в Бронксе и вернулись с новенькой «хондой» цвета «туман в пустыне». Папе удалось получить хорошую скидку, потому что продавец оказался бывшим мужем жены его напарника или кем-то в этом роде.

На следующий день мы поехали на «хонде» к Патрику и Эвелин, где мы с мамой узнали, что Эвелин поступила на курсы секретарей в муниципальный колледж округа Куинс.

— Всего один семестр, — сказала она. — Учат делопроизводству и подобной ерунде. А когда Шейн пойдет в детский сад, я могу попытаться найти работу. Патрик считает, это здорово.

Я тоже так считала. И мама. Она восхищенно смотрела на Эвелин, будто та получила грант на обучение в Йельском университете.

— Молодец, Эвелин, — похвалила я.

— Но есть одна загвоздка, — начала она, и я забеспокоилась.

Впрочем, напрасно. Сестра сказала, что занятия назначены на понедельник и среду, и в эти дни ей нужна няня. Не соглашусь ли я посидеть с детьми?

— Конечно. Все равно мне нечем заняться, — со смехом ответила я.

Жизнь больше не казалась трагедией.

Это было в середине сентября, когда осень вдруг снова берет курс на лето, а в воздухе пахнет дымком, потому что каждому, пока не поздно, охота сполна насладиться барбекю. Отец расследовал изнасилование и убийство девочки в Баттери-Парке, мама наводила страху на новый поток шестиклассников, а Эвелин училась печатать на машинке.