Кэролайн Хаддад - Отмщение

— Смотри.

— Куда смотреть? — не поняла Труди.

— Посмотри на тот дуб. Видишь? Ему лет сто, не меньше, а он переживет и нас с тобой. Полюбуйся на траву, прислушайся, как она растет. Растет так быстро, что ее приходится косить каждую неделю. Посмотри на небо, на облака — откуда они пришли, из каких дальних краев, что на своем пути видели? Посмотри на тех людей, как они играют в футбол. Задумайся, какое совершенное у людей тело — они просто играют, ни о чем другом не думая, а их сердца сами бьются в подходящем ритме, пот выделяется ровно настолько, чтобы температура тела поддерживалась постоянной. Разве все это не чудеса? Разве окружающий тебя мир скучен?

— А у тебя неплохо получается, — искоса глянула на подругу Труди. — Ты, случайно, не пишешь стихи?

Одель обалдела — раньше в голосе Труди ей не доводилось слышать сарказма. Может быть, бедняжка Труди действительно не может жить без наркотиков?

— Понятно. — Одель отошла от окна с чудесами. — Ты не хочешь лечиться. В клинике это уже все поняли. Напрасно они ради тебя старались. Собирай свои манатки сегодня же и выметайся отсюда. На твое место найдутся сотни желающих. Езжай обратно в Нью-Мексико и снова живи в постоянном дурмане. Вот так, Труди.

— Чего ты злишься, Одель? Что плохого я тебе сделала?

— Ничего. Просто я сдуру поверила, что ты и в самом деле хочешь исправиться, хочешь начать жизнь с начала. Сколько тебе лет? Тридцать? Тридцать два? Труди, ты можешь еще выйти замуж, можешь рожать детей. Но тебе, как видно, начхать на все это. Больше я тебе помогать не буду. Но прежде, чем ты вернешься к своему дурману, я должна сообщить тебе кое-что важное.

— Выкладывай. — Труди состроила обиженную физиономию, как у маленькой девочки, и сложила на груди руки.

— Что ты делала в Лос-Анджелесе в ту неделю, когда убили Томми Паттерсона?

— Чего?

— Не придуривайся, Труди. Грэйс узнала от Киттен Фэрлей, что детектив Моррис… Помнишь его? Он был на хасиенде после похорон Томми? Так вот, детектив Моррис уже знает, что ты была в Лос-Анджелесе на выставке художественных ремесел как раз в ту неделю, когда был убит Томми. — Одель внимательно следила за выражением лица Труди, за ее глазами. Если правду говорят, что глаза человека — это зеркало его души, то значит, душа у Труди была в этот момент туманна и непроницаема. — Ты помнишь хоть что-нибудь? — в отчаянии воскликнула Одель.

— Я помню, что жила в Таосе.

— Пойми, сейчас я говорю о Лос-Анджелесе, — пыталась ей втолковать Одель.

Труди задумалась.

— Помню, — наконец сказала она, — что они собирали экспонаты для выставки, они должны были выставляться на Юго-Западе, а потом на Западном побережье. Кажется, это называлось Выставкой художественных промыслов коренных жителей Юго-Запада Америки. Я тоже хотела отдать туда свои изделия, они очень хорошие. Честно, их покупают. Но мне сказали, что я не могу принять участие в выставке, потому что я не коренной житель Америки. Как будто я не коренная! Что такое коренной житель? Я прожила в Америке целых три жизни, и в одной из них была Возносящейся Шурфут, индейской принцессой. А Ист-Диабло, разве это не Юго-Запад? Это же западный Техас, самый что ни на есть Юго-Запад. В конце концов они приняли мои работы. А что было потом, я не помню. Кажется, мы путешествовали и всюду показывали наши изделия. Помню, однажды мы приехали в громадный, отвратительный город. Может быть, это и был Лос-Анджелес?

— Похоже на то.

— Там был Томми! — У Труди заблестели глаза.

— Ты встречалась там с Томми?

— Кажется, да.

— Что значит «кажется»?! — заорала Одель.

— Я попробую вспомнить, Одель, — виновато сказала Труди, малость перетрусив. — Кажется, ко мне прилетала его аура. Наши с ним ауры всегда сильно переплетались.

— Господи, дай мне терпение! — взмолилась Одель. — Так встречалась ты с Томми там или нет?

— Кажется, он появлялся несколько раз. Он то возникал у меня перед глазами, то исчезал куда-то.

— Значит, ты встречалась с ним, когда не слишком была задурманена наркотиками? Так, что ли?

— Не совсем так, Одель. Это были не обычные встречи, это было так обалденно, так здорово.

— Ну ты даешь! Ты даже не помнишь, встречалась ты со своим бывшим мужем или видела только его ауру? А ты случайно не помнишь, как ты убила его?

— Как я могла убить Томми? Я же любила его.

— Может быть, ты случайно столкнула его с обрыва?

— У меня до сих пор перед глазами стоит эта картина, как он падает, а в глазах у него боль и удивление. Да, удивление оттого, что он видит этот мир в последний раз.

— О Господи! — Одель вскочила, стукнула себя кулаком по бедру. — Ты же убила его!

— Нет, мне кажется, я не убивала.

— Тебе кажется!

— Наши души соединились в момент его смерти.

— Временное умопомрачение, невменяемое состояние, вызванное наркотиками. Может быть, это смягчит твою вину? Труди, тебе нужен адвокат. Обязательно.

— Ты уверена? — спокойно спросила Труди с невинным выражением ясных глаз.

— Понимаешь, Труди, тебя могут обвинить в убийстве. Конечно, все мы порой так злились на Томми, что готовы были убить его. Но одно дело — хотеть убить, и совсем другое…

— Но я не убивала Томми! Мне так кажется.

Одель присела на кровать рядом с Труди и взяла ее за руки.

— Слушай меня внимательно, Труди. Когда я уйду отсюда, стань перед зеркалом и посмотри, на кого ты стала похожа. Труди, ты превратилась в зомби. Пора кончать с этим. Я хочу сказать тебе еще об одной вещи. Есть такая женщина, ее зовут Типпи Мунстон. Она писательница. Она начала писать биографию Томми Паттерсона.

— О! Как здорово!

— Нет, Труди, это очень плохо, потому что Типпи может раскрыть все наши тайны, наши самые страшные тайны. А ведь у нас много тайн. Запомни, Труди, никогда и ни при каких обстоятельствах не говори с Типпи Мунстон. Грэйс тоже подписала контракт на книгу о Томми. Это поможет нам. — Одель встала. — Мне пора. Честно говоря, Труди, я уже устала возиться с тобой. Я привыкла помогать несчастным женщинам, хотя это усложняет мне жизнь. Но тебе я вряд ли смогу помочь. Посмотри на себя в зеркало, Труди, и представь, какой ты можешь стать, если начнешь другую жизнь.

После того как ушла Одель, Труди долго сидела на кровати и думала. Вставать к зеркалу не хотелось. И вообще ничего не хотелось делать. Внутри была мучительная пустота, заполнить которую могли бы только наркотики. Когда-то Труди пыталась заполнять эту пустоту любовью, потом материнством, но все это было не то. Настоящее счастье приносили только наркотики.

Сколько времени она так просидела, погруженная в себя, она и сама не знала. Из транса ее вывел гонг — сигнал к ужину. Голода Труди почти не чувствовала, а кроме того, сидеть за одним столом с местной противной публикой ей не нравилось. Но она решила, что поесть надо.