Татьяна Веденская - Рыцарь нашего времени

Случается обыкновенное чудо, и начинается новая жизнь. Лилия родилась и закричала, возвестив о своем появлении на этот свет. И стоило мне увидеть ее лицо, сморщенное и инопланетное, как я понял — ничто уже не будет так, как раньше. Мне стало страшно и весело, так, как бывает, когда летишь в вагонетке по высоченной американской горке.

— Я тебя люблю! — прошептал я Ирине на ухо, но не знаю, услышала ли она. Она лежала спокойная и усталая и дремала. Может быть, и не услышала, но я подумал — это не беда. Потом ей скажу еще раз.

Лавров подоспел как раз в тот момент, когда доктора оформляли документы, а обессиленная, но на удивление счастливая Ирина, лежа рядом с нашей невообразимо крошечной дочерью Лилией (8 по шкале Апгар), с аппетитом поглощала мой трехдневный борщ с белыми грибами. Все произошло так быстро и так невероятно, казалось, что вот-вот настанет конец света, стены обрушатся на нас, и тьма накроет всех, как вдруг — бах, какая-то суета, крики, причем не только наши, но и совершенно новый, Лилин, — и вот она здесь, на этом свете, вошла и заняла свое место в мире.

А теперь Ира лопает борщ с таким видом, словно бы и не кричала пять минут назад о том, что смерть пришла. Только я сидел на полу, уронив лицо в ладони, и на полном серьезе пытался понять, выжил я или нет и не сердечный ли приступ у меня случился.

— Вам укольчик успокоительный не сделать? — спросил меня доктор. — А то вы плоховато выглядите.

— Укольчик мне сделать, — с радостью согласился я, протягивая к нему руки.

— Ты как? — с сочувствием посмотрела на меня Ирина. Лавров с важным видом расхаживал по гостиной и говорил о том, что мы зря паниковали и зря притащили «Скорую» — сильно, мол, рисковали. Могло бы случиться и так, что нас увезли бы в больницу. А уж хуже этого ничего на целом свете нет. Доктор смотрел на Лаврова так, словно бы того вовсе не было в помещении, словно бы он был — Кентерберийское привидение, не больше. Напоследок он пожал мне руку и сказал фразу, которая внезапно поменяла всю мою жизнь.

— Поздравляю. Вы стали отцом.

— Спасибо! — кивнул я, думая о том, что не совсем еще понимаю, что именно это будет означать. Впрочем, в первые же несколько часов после рождения Лилии я начну догадываться, что это счастье будет состоять из бессонных ночей, споров и ругани с Ириной, наших крадущихся шагов — мы оба научимся ходить так, чтобы не издавать ровным счетом никаких звуков. Через несколько дней мы, уставшие и не спавшие, будем бродить по квартире, передавая Лильку с рук на руки, чтобы Ира могла принять душ. Чтобы я мог ответить на телефонный звонок. Ирина будет, смеясь, учиться сцеживать молоко — процесс, который будет повергать меня в полнейший ступор. А я буду ругаться на машины, запаркованные на тротуаре, потому что, оказывается, крайне сложно в нашем районе прогуливаться с коляской — буквально ни пройти, ни проехать.

И оба мы, что я, что Ирина, будем получать невероятное наслаждение от покупки детских одежек. Я даже куплю малюсенькие кроссовки, так они меня поразят. С ума можно сойти, сколько всего сейчас шьют для детей. С ума можно сойти, сколько это все стоит! Работать придется, как лошади. Как коню.

Макс ощутимо прогнется под мои условия. Адекватный, к тому же непьющий продюсер, знаете ли, всем нужен. И на радио, и на телевидении. Через год Ира затеет еще учебу в художественной студии. Я, конечно же, буду против — учиться надо было до того, как решила стать матерью. Но Иринка умеет меня убеждать, а я окажусь на деле слабохарактерным и мягким, выложу деньги и буду сидеть с Лилькой по субботам и воскресеньям, пока мама усвистит на учебу.

— Вот, Лиля, — скажу я. — Видишь, какая она. Променяла нас с тобой на какую-то художественную керамику. Дожили! А еще, понимаешь ли, твоя мама считает, что штамп в паспорте — полная ерунда. Да, представляешь? Она так считает! Видите ли, она не считает, что замуж нужно выходить! И что нам с тобой делать с твоей сумасшедшей матерью? Хорошо хоть, она тебе разрешает лопать пюре с мясом. Впрочем, кто тебя знает, какая ты вырастешь — вдруг тоже станешь вегетарианкой? Кто тогда будет папе готовить котлеты? Я вот тебя спрашиваю, ты будешь котлетки папочке готовить?

— Чему ты учишь ребенка? — спросит Иринка. И, конечно, не все у нас будет безоблачно. С маленьким-то ребенком на руках да без ругани — у кого это получается? Мы будем ссориться так, что только перья полетят. В основном будет побеждать Ирина. Я же сказал — я слабохарактерный. И раз уж решил, что семья для меня самое главное, я буду делать все, чтобы она жила счастливо. Даже если мне для этого придется затыкаться время от времени.

Отдельный вопрос — Иринины родители. Степанида Ивановна устроит целый заговор, чтобы уговорить Ирину помириться, и я ей в этом буду помогать. Летом в Таганроге ребенку так хорошо! Море, свежий воздух. Фрукты и овощи прямо с грядок. Я буду поддерживать это начинание, а Ирина будет упираться. Такие вопросы не решаются в пять минут. Но я уверен, что после появления Лилии Ирина на многое посмотрит иначе — по-другому, по-взрослому. Что бы она сама сделала, зная, что ребенок, которого она так ждала, родной ребенок — далеко? Кто сможет жить с ним в разлуке только из соображений высшего блага? Кто может претендовать на такую невозможную мудрость? Кто может быть уверен, что знает, как надо жить, — пусть первый бросит в меня камень. Да, только после рождения Лили Ира впервые посмотрит на собственную мать, как на живую женщину, пожилую и усталую женщину с простым, но любящим сердцем. Несчастную женщину, которой тоже досталось от этой жизни на орехи. Что ж делать, если порой случается всякое.

Надо же как-то жить дальше. Потихонечку, по визиту, по звоночку, по одному доброму слову за другим.

Решится этот вопрос просто. Когда Лильке пойдет второй годик, ко второму лету ее жизни, Ирина, порядком измотанная монотонным бытом и тотальным материнством, вдруг страстно захочет съездить в Италию. Я получу отпуск и куплю путевки. Степанида Ивановна предложит оставить Лилию на лето в Таганроге, а потом привезти ее в Москву. Ирина будет долго возмущаться и говорить, что можно и няню нанять.

— Я не знаю. Может быть, тебе поехать одной? А я останусь с Лилей? — скажу я.

— Ну нет, я без тебя в Италию не поеду, — ответит она. Я пожму плечами.

— Мне бы не хотелось оставлять Лильку с чужими людьми. А Степанида Ивановна от нее просто без ума. Лилька с ней себя хорошо ведет, ты же помнишь, как они играли, когда Степанида приезжала к нам. И потом, там Адриана. Ир, ты пойми — это же все же бабушка, — разведу руками я. И обязательно добавлю: — Но решать, конечно, тебе.

— Она все же бабушка, — растерянно замотает головой Ирина. И… согласится, наконец, пойти навстречу. Потому что она же все же дочка. Пусть даже у нее ушло столько лет, чтобы принять этот факт. Что же касается меня, то на осознание того, что важно в жизни, а что — нет, у меня ушла одна секунда и вся моя прошлая жизнь.