Ирина Касаткина - Встретимся у Амура, или Поцелуй судьбы

– Если еще хоть слово скажешь мальчику, – пообещал тот, свирепо глядя на Никиту, – вылетишь из института. А будешь распространять про него небылицы, посажу.

– Белоконев, я вас не узнаю! – Ректор постучал пальцами по столу. – Вы были всегда таким выдержанным и благоразумным.

– Пусть скажут, где сестра! – закричал Никита. – Ее подруга слышала, как Гаджиев обещал ей отомстить! Они знают, знают!

– Обещать не значит сделать. Мало ли кто кому угрожает. У тебя ведь нет доказательств, что Гаджиев виноват. А раз нет – кто тебе дал право его обвинять? Девочку должна искать милиция. Иди и помни, что тебе сказано.

– Говорят, может, она сама сбежала из дому, – рассказывал крестный, стараясь не смотреть на почерневшую от горя Беллу Викторовну. – Раз она такая гуляка. Люди пропадают каждый день, и находят далеко не всех. Умоляю, не связывайтесь больше с родней этого парня, особенно ты, Никита. У них же денег горы, и все схвачено. Обещаю, мои ребята приложат все усилия, чтобы Наташу найти. А если эти окажутся причастны, мы с ними сами разберемся.

Наташу нашли под вечер. Из центральной городской больницы позвонили Белоконевым, что их дочь поступила в отделение травматологии. Ее обнаружили за городом на обочине дороги, без сознания, с мешком на голове. Она была зверски избита и изнасилована.

– Ничего, главное, жива, – все твердила дрожащими губами Белла Викторовна, осеняя себя крестным знаменем. – Главное, жива деточка моя.

Весь месяц она просидела у постели дочери. Первые дни Наталья непрерывно плакала, – успокаивалась только после укола. По ее словам она шла из магазина домой, в переулке никого не было. Как вдруг стало темно. Она закричала, и тогда ее ударили по голове чем-то тяжелым, – после чего она очнулась, не знает где. Насильников своих не видела, потому что мешок они с нее так и не сняли и между собой почти не говорили. Сначала она умоляла их отпустить и просила пить, потом потеряла сознание и уже ничего не чувствовала. Как ее нашли, не помнит. Пришла в себя уже в больнице.

Как только Наташа смогла адекватно воспринимать окружающее, с ней стала работать психолог – красивая женщина с необыкновенно мелодичным голосом, его хотелось слушать и слушать. Она рассказывала девочке о судьбах многих пациентов. У некоторых они оказались еще тяжелее: одни остались калеками на всю жизнь, другие потеряли близких. Но они сумели справиться со своей бедой и вернулись к нормальной жизни. И она, Наташа, справится – ведь кроме моральной травмы, пусть даже очень тяжелой, руки-ноги у нее целы и здоровье не подорвано. В мире много зла, и не всегда удается ему противостоять. Ей выпало жить в непростое время. Ничего не поделаешь, – времена и родину не выбирают. Бывало и похуже. Все-таки не война и не голод. Все пройдет, а впереди у нее долгая и возможно счастливая жизнь, которая во многом зависит и от нее самой.

И Наталья, в душе которой изначально было заложено отчаянное стремление к счастью, постепенно стала оживать. Они с мамой договорились никому не рассказывать, что с ней произошло, даже Никите, – сказали только, что она была избита и ограблена. И попросили одноклассников не навещать Наташу. Те отнеслись к этому с пониманием и только передали через Настю фрукты и сладости. Наташа решила после выписки из больницы уехать к родственникам в Воронеж и там сдать экзамены за десятый класс. Вернуться только осенью и сразу пойти учиться в медколледж, куда ее уже фактически зачислили: в этом заверила Беллу Викторовну его директриса.

Мучителей девочки так и не нашли. Да и как их было отыскать, когда не имелось ни малейших примет. В одном все были уверены: это месть Гаджиева и его родни. Но говорить об этом вслух ребятам категорически запретили: ведь ничего не было доказано и никому не хотелось новых трагедий.

Но вокруг Гаджиева постепенно сгустилась атмосфера ненависти. С ним никто не разговаривал, а учителя держались вежливо, но сухо. Наконец директор лицея решился на тяжелый разговор с дядей Акпера. Он объяснил тому, что будет лучше, если мальчик перейдет в другое учебное заведение – для его же блага. Во-первых, программу он не тянет и все идет к тому, что экзамены за десятый класс не сдаст и останется на второй год, чего в их лицее никогда не было. А если, не дожидаясь окончания учебного года, перевести его в школу с гуманитарным или экономическим уклоном, там он, может быть, этот год вытянет. Во-вторых, обстановка в классе не способствует его успешной учебе и вообще взрывоопасна.

И дядя сдался. Тем более, что сам Акпер его об этом попросил – после того, как на его столе регулярно стали появляться карандашные надписи типа «ублюдок черножопый, убирайся, пока цел». Он пытался их стирать, но они появлялись вновь и вновь. Екатерина Андреевна, к которой он бегал с жалобами, только разводила руками: а что она может сделать? Сказать, что так поступать нехорошо, – но ребята и сами это знают. Тем более, что им известны поступки и похуже. Нет, она никого не имеет в виду, – но факты ведь имели место.

После ухода Гаджиева в классе стало как будто светлее. И хотя одноклассники по-прежнему ходили с убитыми лицами, временами их стали озарять робкие улыбки. Они ни разу не собирались с памятного классного часа, когда разговор о религии едва не перешел в кровавую драку. Наконец, наступило время, когда лицеисты сами решили поговорить о случившемся.

– Екатерина Андреевна, а у нас еще будет классный час в этом году? – обратилась к классной Танечка Беликова. – Нам так хочется пообщаться, поговорить обо всем.

– Да когда хотите, – охотно отозвалась та, – хоть сегодня. Я тоже соскучилась по нашим разговорам.

– Высказывайтесь, у кого что на душе, – предложила ребятам Екатерина Андреевна, когда все собрались в классе после физкультуры, – только, чур, никого не обижать и выбирать выражения поделикатнее. И самим на правду не обижаться, – а принимать к сведению и делать выводы.

– Ужасно Наташу жалко, – вздохнула Танечка. – Давайте придумаем, чем бы ее порадовать. Может, Настя знает, чего ей хочется?

– Ей хочется, чтоб ее оставили в покое, – сухо отозвалась Настя. – Представь себя на ее месте.

– Почему ты так уверена? – зашумели остальные. – А может, ей нужна поддержка?

– Потому что со мной подобное случилось год назад. Только я тогда сумела за себя постоять. Но все равно, меня ножом пырнули. Я после этого долго никого не хотела видеть – кроме родителей, конечно. Поэтому я очень хорошо ее понимаю.

– Тебя? Ножом? – Потрясенный Денис даже вскочил. – Кто?

– Расскажи, расскажи! – хором закричали одноклассники.

– Как-нибудь в другой раз. – У Насти не было ни малейшего желания делиться страшными воспоминаниями. – Но я тогда в школу не вернулась, доучивалась дома. Думаю, и Наташа поступит так же. Поэтому давайте не будем ей докучать.