Лина Дорош - Весло невесты

Выражение лица было — лучше бы его не было. Правда, обошлось без слез. Уходила по сухому варианту. Но слезы, возможно, даже украсили бы. Бывают такие моменты, когда слезы красят. А слабо засмеяться сейчас, без перехода, с места в карьер? Раз-два-три. Не получилось. Дать себе вторую попытку? Наверное, лучше сразу третью, и закрыть эту тему. Я смотрела на себя в зеркале. Чем хороший портрет отличается от плохого? Художником — ответ неверный. Размером полотна — тоже мимо. Глаза — самое главное в портрете. Живые глаза — хороший портрет. Нарисованные — плохой. Из зеркала на меня смотрели глаза нарисованные. Даже не просто нарисованные. Они были очень плохо нарисованы.

— Рыжая, рыжая, рыжая, бесстыжая, — голос предпринял попытку подправить глаза, но понял, что не случилось, — какой от тебя толк, рыжая с плохо нарисованными глазами? Ни заплакать, ни засмеяться — ни на что ты не годишься! Уходи!

Обе части меня оказались на удивление солидарны и гордо, ничего не ответив, открыли дверь и закрыли с другой стороны. Точнее, просто захлопнули. И я ушла.

На дворе было начало седьмого утра. А я уже выходила из дома. Еще позавчера, даже вчера! — подъем раньше десяти утра казался нарушением прав человека. Вообще этим утром пришлось вспомнить многое из основательно подзабытого. А точнее, из подзабытых нелюбовей. Например, метро. Моя «нелюбовь номер один». Сколько бы ни говорили, что метро — это очень удобно, я его не любила. Причем всегда. Может быть, не само метро, а то, что оно сжирало столько времени. Еще очень не нравилось, что в метро так много всех. С детства не любила, когда вокруг чего-то или кого-то много. В метро много людей. Всегда. Поэтому я всегда не любила метро. Не любила, когда жила в своем родном городе. Не полюбила и когда переехала в столицу. Еще, когда постоянно ездишь в метро, получаешь в награду такой же постоянный насморк. На все времена года. Просто — навсегда. До сих пор вспоминаю с «благодарностью» о метро своей юности, когда после первого глотка горячего чаю тянусь за носовым платком. Зимой и летом одним цветом — это? Носовой платок! Летом и зимой всегда со мной — это? Носовой платок!

Хотя почему именно «не любила», почему в прошедшем времени? Хочется сказать, что сейчас я не просто не люблю, а ненавижу многолюдность. Хочу, но не могу. Потому что не испытываю столь сильных чувств. Вообще чувств не испытываю. Только вспоминаю их. Все реакции организма свелись к непереносимости, то есть к аллергии и насморку. Спасибо изобретателю одноразовых носовых платков. Он достоин нобелевской премии по литературе, ведь его изобретение связано с бумагой, в буквальном смысле поглощающей эмоции человеков.

Еще одно воспоминание о моей «нелюбви за номером два» — вокзал. И эту нелюбовь я испытала давно. Как-то сразу поняла, что не люблю ездить поездом. Охотно верю, что кто-то действительно отдыхает и отсыпается в дороге. И что стук колес очень успокаивает. Наверное, мне просто несколько раз не повезло с поездами. И я запомнила только странно сыроватое белье, жуткую духоту и неопределенность: опасаться за свои шмотки или нет. Но поезд был необходимостью. Сначала поездки в гости к родне, потом — на учебу и в командировки. Переехав в столицу, я ни разу никуда поездом не ездила. Только самолетом. И ко мне никто не приезжал поездом. Никто. Ко мне вообще никто не приезжал из моей первой жизни в родном городе.

Вокзал я не полюбила не только за поезда. Сам по себе он меня всегда пугал. Сгусток непонятной и чужой мне энергии — так я чувствовала вокзал. А видела — сами всё знаете. Беспризорники, бомжи, бомбилы — всё на вокзале казалось на букву «б». Помню страх, который охватывал при входе в здание вокзала и отпускал только в купе. И то отпускал не совсем.

И вот я снова вхожу в вокзал. В ближайший от моего дома. От моего уже бывшего дома. От моей второй жизни. Здесь всё изменилось — я про вокзал. Хотя именно на этом вокзале я никогда не была. Сравниваю с вокзалом из первой жизни — разница есть. И уже есть хорошая новость — страха нет. Есть интерес или, как минимум, любопытство.

Начинаю скользить глазами в поисках кассы. Натыкаюсь на газетный киоск, церковную лавку, сигареты-шоколадки, сумки, колготки. Сначала куплю билет, а потом прикину, сколько журналов и шоколадок надо брать.

В расписании-табло разобраться без «полбанки» невозможно. В кассе меня довольно тактично послали в окошко с именем «Справка». Внезапно вспомнила, что стиральная машина осталась с тремя килограммами белья и ненажатой кнопкой «пуск». Чувство долга как-то вдруг наполнило сердце и даже желудок. Даже желудок захотел домашней манной каши. И ноги готовы были показать, где здесь «выход». Но разброд и шатания остановил зонт. Он крепко уперся кованой верхушкой в каменную плиту пола, и образовалась плоскость. Этой новой плоскости было перпендикулярно до манной каши и чувства долга. Локти легли на стойку, над которой красовалась надпись «Справка».

— Доброе утро, — улыбка на моем лице появилась спонтанно, а в окошечке на нее отреагировали недоумением.

Ярко-желтая блондинка пристально смотрела в монитор. Ее карие глаза были так аккуратно и красиво накрашены, что доброта в них была бы избыточной. А контур красиво-красных губ улыбкой был бы непоправимо деформирован, поэтому, чтобы не нарушать красоту, девушка держалась и не улыбалась ни глазами, ни губами.

— Здравствуйте, — точку она ставила перед первой буквой, а не за последней.

— Мне нужна Ваша помощь, — улыбка на моем лице перешла в режим автономного автоматического сохранения, — нужно уехать в какой-нибудь маленький город часах в двадцати или чуть больше пути отсюда. И, желательно, ближайшим поездом.

— Шмелев. Двадцать три часа в пути. Отправление поезда через пятьдесят минут, — она отвернулась и продолжила внимательно изучать монитор.

Серьезная блондинка явно не собиралась больше со мной говорить. Я не стала ее утруждать. Хотя очень хотелось дать ей совет, насчет макияжа, разумеется, но удалось сдержаться и сказать универсальное и ни к чему не обязывающее, особенно в данной ситуации:

— Спасибо.

Всё-таки иногда очень хорошо, если не решаешься что-то сделать или сказать. Хотя все говорят о пользе решительности. Для здоровья в целом и для пищеварения в частности. Шутка. Про пищеварение, конечно.

Итак, город Шмелев — цель наша. «Мохнатый шмел на душистый хмел» — так сказать, так сказать. Не споет эту песню грузинский мальчик. Точнее, я не услышу ее в его исполнении, потому что у нас — Шмелев. Целый день в пути: что будем читать? Деловая пресса — ноу, найн, нихт. Тогда что? А не спросить ли нам совета у профессионала? И мы с зонтом перешли к следующему окошку.