Хосе Антонио Бальтазар - Счастливые слезы Марианны

Особенно понравилась ему мысль французской писательницы Франсуазы Саган: «Любовь — это способность смеяться вдвоем». А вот высказывание испанского писателя прошлого века Северо Каталины показалось ему циничным: «Любовь — это большой ребенок, куклы которого — женщины».

Окружавший его с детства мир, жаркий мир мексиканской эротики, был переполнен криками о любви, историями о любви несчастной и о любви прекрасной, многие его товарищи были падки на секс-журналы и порнофильмы.

Каждый преувеличивал свои мужские достоинства, строил из себя супермачо, считал себя знатоком женских прелестей.

В каждом классе есть переросток, собирающий на переменах соучеников, которые, разинув рты, слушают рассказ о его славных победах.

В каждом классе есть рано созревшая красотка, подробно знакомящая тяжело дышащих подружек с деталями своего очередного прегрешения.

Бето старался внешне не отставать от сверстников, но в душе стеснялся неведомых чувств, которые возникали в нем порой все чаще и чаще при виде красивой женщины.

Вот одна из них — ладная, гибкая, сероглазая, со спортивным баулом на лямке, взбегает по лестнице кабаре «Габриэла».

Было без пяти одиннадцать. Спешившая на репетицию в кабаре Виктория заметила Бето и его застенчиво-восхищенный взгляд.

Она знала его (Луис Альберто, заглянувший недавно к ней на чашечку кофе, показал фотографию Бето), а он — нет. Боже, так походить на отца, вот только лицо более мягкое. Виктория тут же вспомнила, как ясно и печально улыбается Марианна.

Тряхнув каштановой гривой волос, она скрылась за дверью кабаре.

Бето услышал клаксон и поднял голову. К скверу приближался открытый, вишневого цвета, спортивный автомобиль, из которого ему махала рукой Лили.

За рулем сидел ее кузен Умберто, он сдержанно кивнул Бето. Поцеловав брата, Лили перешла в припаркованный автомобиль Бето, но продолжала переговариваться с Умберто, из-за чего Бето не мог тронуться в путь.

— Вечером, — тараторила Лили, — хорошо бы поужинать вместе. Умберто, если ты не против, — она покосилась на Бето, — мы можем зайти в «Габриэлу»? Здесь новая программа! — кивнула она на афишу у входа в ресторан-кабаре.

Над обрамленным мигающими лампочками фотопанно, запечатлевшим стройных со вскинутыми ногами танцовщиц, выделалась яркая надпись: «Эротическое шоу».

В зеркале заднего обзора она увидела, наконец, тонкую фигурку приближающейся к парку Марисабель в облегающих брючках, широкой кружевной кофточке и с ниспадающими на плечи золотыми волосами.

Этого Лили и ждала.

Она заметила, как Марисабель остановилась, увидев ее в машине с Бето, как тряхнула головой и подчеркнуто весело подбежала к машине Умберто, смачно поцеловав его в щеку.

Бето включил двигатель и «рванул» с места так, что Лили поперхнулась последними словами, едва не вылетев на заднее сиденье.

— С ума сошел!

— Мы договорились выехать ровно в одиннадцать!

— Но ведь я разговаривала с Умберто! Или ты боишься, что парк Чапультепек закроют?

— Не успеем обезьян покормить…

— Тогда я покормлю тебя, — хихикнула Лили. — Не машина, а зверь! — попыталась она польстить автомобильному тщеславию юноши. — Эта машина твоя?

— Нет.

— Отца?

— Мамина.

— Доньи Марианны? — Лили осеклась, опасаясь, как бы уточнение того, чья это машина, Марианны или Чоле, не обидело Бето намеком на бедность последней. — Зайдем вечером в «Габриэлу»?

— Там видно будет…

— Злишься, что Умберто пригласил Марисабель на выставку?

— Значит, ты знала, что они здесь встречаются в одиннадцать…

— Конечно, так мне было удобнее добраться до тебя… Марисабель все еще тебе нравится?

— Может быть…

— Ну, конечно! Вы теперь не брат и сестра! Вам теперь можно и потра…

Бето резко повернулся к Лили, машина завихляла.

— Бето, ты что! Разбить меня хочешь? — Лили нервно захохотала. — Такую красивую и влюбленную!

Она обняла сбоку Бето и, перегнувшись так, что заслонила ему обзор, жадно поцеловала его в губы. Машина резко дернулась влево. Тут же сзади, спереди и с боков послышались суматошные клаксоны движущихся в сторону парка Чапультепек машин.

— Нет, с ума сошла ты! — расхохотался Бето, выровняв машину.

— О! Я люблю тебя! — театрально выкрикнула Лили, прижав руки к груди.

Почему-то настроение Бето улучшилось. С этой плутовкой не соскучишься, подумал он, улыбаясь, и с тем же театральным наигрышем воскликнул, использовав только что вычитанную в журнале фразу Оскара Уайльда:

— Каждый мужчина может быть счастлив с женщиной при условии, что она его не любит!

Заливистый смех Лили, перекрыв шум моторов, донесся до нескольких машин, водители которых приветливо помахали ей рукой.

В этот субботний вечер ресторан-кабаре «Габриэла» был почти полон.

На предыдущей неделе сменили «тропическую» программу на новую, «эротическую», достаточно смелую, но в пределах допустимого. В планы Бласа Кесады не входило общение с полицией нравов и тем более с католической прессой.

Самым скабрезным номером в первом отделении программы был аттракцион под названием «Секс-конструктор». Суть номера со всей прямолинейностью объяснила зазвучавшая из динамиков песенка:

Шумнее других вел себя перебравший неразбавленного виски Кики, который то и дело получал под столом пинки от Себастьяна.

— Кики, кретин, застегни «молнию» на рыле! — шипел на него Себастьян. — На нас смотрят!

— Потому что мы самые орлы! — хихикал Кики. — Ты чего лягаешься!

У Кики были основания радоваться: как никогда удачно он сбыл сегодня тридцать порций «нюхалки» перекупщику — ученику-старшекласснику. Себастьян не одобрил акцию: возможное наказание за сбыт наркотиков несовершеннолетним было намного суровее.

На сцене кабаре за высокой ширмой выстроились пять девушек-моделей.

Приподнялась нижняя часть ширмы, и посетителям открылись пять пар разнокалиберных ножек.

Жюри, составленное из посетителей кабаре, должно было выбрать одну пару анонимных конечностей.

— Ну ты гляди, Себастьян! Одни других лучше! Вон те с краю, об заклад бьюсь, ноги Вивиан!

— Для тебя любые ножки без разбору — Вивиан!

— Не скажи! Я ее ноги на дюжину других не променяю! — привстал Кики, хлопнув ладонью по столику.

— Сиди смирно, кретин! — тихо прикрикнул Себастьян, рывком усадив его на стул.

Жюри быстро определило неведомую обладательницу наилучших ног, пометив оба ее колена большущим, сомнительной формы красным фломастером, после чего шторка задернулась, но открылась другая, выше, обнаружив второй «этаж», состоящий из пяти едва прикрытых женских бедер, соблазнительно переваливавшихся с бока на бок.