Мери Каммингс - Стеклянные цветы

Когда ельник снова стал гуще и Амелия несколько раз подряд всхлипнула, Филипп остановился сам, не дожидаясь, пока она позовет.

— Болит сильно?

— В животе… будто стекло расплавленное…

— Сейчас мы с тобой еще немного пройдем, потом передохнем. Потерпи, пожалуйста.

— Ладно, — почти неслышно сказала она. — Ладно…

Наверное, стоило уже дать ей очередную сигарету с марихуаной, чтобы хоть немного приглушить боль, но его сдерживало одно обстоятельство: сигарет оставалось всего две, а склон становился все круче и круче. Возможно, наступит момент, когда везти по нему Амелию будет уже нельзя.

Вот тогда ей потребуются все силы, вся выдержка… и все сигареты тоже, если они хоть немного помогают.

Снова остановился Филипп метров через восемьсот. Подошел к Амелии, присел рядом.

— Сейчас отдохнем. И сигарету заодно выкуришь.

— Давай…

Расстегнул куртку — там, во внутреннем кармане, лежала серебряная визитница и коробок спичек. Заодно взглянул на часы — оказывается, прошло полтора часа с тех пор, как они пустились в путь.

Достал сигарету, хотел прикурить. Амелия тем временем сгребла полную пригоршню снега и, до того как он понял, что она собирается делать, сунула ее в рот.

— Не смей, простудишься! — вырвалось у него прежде, чем он понял, что это звучит сейчас глупо, и поправился: — Тебе же нельзя пить.

— Во рту сухо… мерзко… Все равно помирать — так чего?..

— Перестань! — оборвал ее Филипп. — Какого черта я тебя тащу, если ты помирать собираешься?!

— Не сердись.

— Да я не сержусь. Не говори только больше так. На вот тебе сигарету.

— Ты никогда не спрашивал, почему я за Понтера вышла, — пару раз глубоко затянувшись, сказала Амелия, — небось думаешь — деньги, титул…

Филипп пожал плечами. Он уже давно понял, что хотя именоваться «госпожой баронессой» ей действительно нравилось, но титул в этом браке был для нее не главным. На самом деле ей в то время очень нужен был заботливый и любящий отец, и именно его она, наверняка сама того не сознавая, хотела получить, выходя замуж за человека намного старше себя.

— …Да какие деньги, у папашки моего этих денег куры не клюют! Уж чего-чего, а денег он мне не жалел, ему всегда проще было чек выписать, чем поговорить со мной лишний раз… Дом этот… знаешь, как я о нем мечтала? Увидела — и сразу влюбилась!..

На этот раз сигарета подействовала сразу — Амелия то и дело сбивалась с мысли, не всегда можно было понять, о муже она говорит, об отце или еще о ком-то.

— …Я ему предложила — давай разведемся, в чем проблема-то?! А он не-ет, у него, мол, традиции семейные… католик хренов! Меня не замечал, будто меня и нет, мимо проходил, не здоровался… Ну, я ему, гаду, тоже…

Филипп отвлекся от ее монолога, прикидывая, сколько еще осталось — выходило никак не меньше километра. Прошло несколько секунд, прежде чем он заметил, что стало тихо — совсем тихо, ни ветерка, ни шороха. Почему-то в голове мелькнуло: «Как в могиле».

— Эй! Ну как тебе — полегче? — позвал он, дотронулся до холодной руки.

Ответа не было…

— Амелия! — схватил за плечо, встряхнул, судорожно нашаривая в кармане фонарик.

Но тут она шевельнулась.

— Чего ты?

— Ты не отвечала!

— Я… отключилась, наверное… Меньше болит… я отключилась… Что, опять… ехать, да?

— Еще нет.

— Печет все, жарко… — Она попыталась расстегнуть куртку. Филипп отвел ее руку, потрогал лоб — температура явно поползла вверх.

— Послушай меня внимательно. Как следует соберись и послушай.

— Да, — ответила Амелия немного более трезвым голосом.

— Так вот, склон стал круче, и… в общем, на этом пластиковом листе у меня больше не получится тебя везти. — Филипп набрал побольше воздуха и решительно закончил: — Поэтому дальше я тебя понесу.

— Как?!

— На спине. Точнее, на закорках, — объяснил он, хотя с ее стороны это был скорее возглас удивления, чем вопрос.

— Ты что, свихнулся? — спросила Амелия после короткой паузы. — Думаешь, я такая легонькая?

— Я справлюсь. — Он похлопал ее по руке, легонько сжал. Бодро улыбаться нужды не было, в темноте выражения лица все равно не разобрать, поэтому он просто повторил: — Я справлюсь. Дело в другом. Сама понимаешь, на спине ехать — это не на санках, наверняка получится больнее.

— Да куда уж больнее… — скорее констатируя факт, чем жалуясь, сказала она.

— Если почувствуешь, что больше не можешь — скажи мне. Тогда мы остановимся, я зажгу костер, и будем ждать, пока появятся спасатели.

— В любом случае мне на этом склоне, похоже, подыхать.

Филипп решил больше не обращать внимания на подобные реплики.

— Слушай внимательно. Ты должна крепко держаться за меня и говорить. Говори не переставая, все равно, что — плачь, ругайся — не молчи только! Мне нужно знать, что ты не отключилась и не упадешь внезапно. Ты меня поняла?

— Да.

Веревку, которой Амелия была привязана к «санкам», пришлось разрезать, распутывать в темноте узлы не было сил. Филипп помог ей встать, чуть поколебался, но, делать нечего, снял одеяло. Повернулся к ней спиной и присел. Почувствовал, как на спину навалилась тяжесть, руки обхватили его за шею — подхватил Амелию под коленки и выпрямился. Короткий сдавленный стон — но она тут же обняла его еще крепче.

— Ну что — пошли?

Иногда Филиппу казалось, что этот склон с его тусклой призрачной белизной есть некий прообраз ада — бесконечный, находящийся вне мира обычных людей; что он будет идти по нему вечно и вечно будет чувствовать на спине пригибающую к земле тяжесть и слышать запинающийся, порой всхлипывающий голос.

— …Серьги мои проиграл… Я не давала, так он мне ухо порвал… Представляешь — ухо порвал, кровищи было… Я ему тоже врезала…

Он ни в коем случае не мог позволить себе устать настолько, чтобы потерять равновесие хоть на миг. Поэтому две сотни шагов, не больше, потом — передышка.

— …Я как раз школу закончила… мне жутко не хотелось возвращаться к папаше в поместье. Родители его в шоке были — ему же тогда едва девятнадцать…

Девяносто восемь… девяносто девять… у той елочки нужно взять правее, лучше, чем через ветки продираться. Сто два…

— …Он из-за карт с ума сходил. Играл… во что попало играл, а из-за карт вообще сумасшедший делался…

Сто девяносто… сто девяносто один…

Ну вот, передышка. Нужно опустить Амелию на снег… осторожно, медленно, стараясь не встряхнуть лишний раз. И все равно она стонет… Расцепила руки, теперь можно лечь на спину, стереть комком снега пот с лица и обернуться к ней.

— Ну, как ты?

Вопрос риторический — и так ясно, что плохо…

Снежная корка выдерживала его одного, семидесятикилограммовая «добавка» на его спине была ей уже не под силу. То одна, то другая нога проваливалась по колено, каждый шаг приходилось рассчитывать, стараясь ступать медленно, всей стопой.