Эль Море - Нити Жизни

— Да брось, Полин, я же тебе нравлюсь! Чего стесняться-то, а? — сказал он низким голосом, словно чужим и его рука скользнула к ширинке.

«Он пьян! Он просто пьян», — уговаривала я себя, не переставая оставлять попытки высвободиться: колотила его в грудь, извивалась, брыкалась, царапалась, сотрясала воздух молящими словами и протестами. Пока его локоть не вдавил меня в матрас, практически перекрыв кислород.

— Лежи спокойно и прекрати дергаться, — прохрипел он. — Портишь весь кайф. Обещаю, тебе понравится, а если успокоишься, будет приятно обоим. Ну а если нет, притворимся, что ничего не случилось.

До меня постепенно доходил смысл его слов — колких, как шипы, режущих, как лезвие ножа, отравляющих, как яд.

— Прекрати! — потребовала я, сдерживая дрожь в голосе.

— Тсс! — Уголки его губ поползли вверх.

Волна страха окатила меня, и я чуть не захлебнулась в ней. Но даже сейчас меня мучила единственная мысль, которая преследовала всегда: жизнь несправедлива. Только я почувствовала вкус свободы, как немедленно была за это наказана. Но я не заслужила такой расплаты, в таком унизительном виде.

— Тихо! — снова повторил он, зажимая мне рот и двигаясь еще ближе, мешая мне подняться. — Расслабься, детка! — Его колени уперлись в мои, раздвинув мне ноги, а его свободная рука скользнула под платье, стягивая с меня нижнее белье.

«Боже, какая же я дура!» — пронеслось в голове. Я почувствовала, как внутри меня что-то сжалось. Все это были лишь пустые слова, дежурные фразы, наигранные комплименты. А то, что двигало им на самом деле, было только животное желание обладания, та самая похоть, что таилась внутри, дожидаясь своего выхода.

Наступила зловещая тишина и чьи-то руки дернули меня в неё. Мои легкие разрывались на части от издаваемого мною крика:

— Нет!

Голова шла кругом. Я слышала его пыхтение, ощущала его учащенное дыхание, и оно, словно, прожигало меня насквозь, капли испарины с его лба капали на мою грудь, мне не хватало воздуха, адреналин переполнял кровь, кажется, давая мне сил.

— Отвали! — вновь прокричала я, почувствовав, что это последний шанс. И если не сейчас, то потом будет поздно. Я сгруппировалась и попыталась оттолкнуть, отпихнуть его, вложила последние угасающие силы в руки и сделала толчок… и вырвалась, скатившись с кровати.

— У тебя совсем нелады с головой, — заорала я дрожащим, но громким голосом. И бросилась в проход, к двери.

Но не сделала и пятерку шагов, как меня поймали. Я не успела увернуться, как он снова схватил, развернул и оттащил меня назад. Через мгновение он уже был на мне, навалился, готовый сделать свое черное дело. Мои веки отяжелели, и я сделала глубокий вдох — легкие протестовали. Я начала задыхаться. Я не верила, что этот кошмар происходит наяву и со мной. Он приподнялся, спустил штаны и задрал мне ногу, а я в последний раз отчаянно попыталась вырваться, но он был слишком тяжелый. Но я не сдалась и не собиралась. Собрав всю волю в кулак, я уперлась локтями и изо всех сил попыталась встать, но не смогла даже пошевелиться. Думать нужно было быстро и трезво. И я думала. Мои мозги всегда отлично врубались в экстренных ситуациях. Говорят, у людей есть шестое чувство, так вот у меня оно отсутствовало, зато были шестеренки, которые генерировали и начинали работать в момент, когда я была на пределе. И они всегда выручали меня и сейчас были просто обязаны спасти.

Наверно, в этот момент эта нечисть, нависшая надо мной, подумала, что победила меня, и ослабила натиск. Этого вполне хватило. Я больно укусила его, впившись зубами в руку. Лягнула коленом. Он скорчился, но не от боли, а скорей от наглости, которую проявила его жертва, и оттолкнул меня. Я слетела в мгновение ока с влажного ложа от борьбы. Быстро подтянула белье, платье. И повернулась улицезреть своего обидчика. Его глаза с то сужающимися, то с расширяющимися зрачками буквально сверлили и терзали меня. И тут же, он подхватился и схватил меня за запястье, но скорей теперь, это я позволила ему. Внутри меня проснулось что-то разъяренное, жаждущее разрушения и отмщения.

Я была немногословной. Вспомнила, как отец обучал нас с сестрой самообороне, а я была смышленой ученицей. Думаю, папина челюсть до сих пор помнит, как я её выбила на последней тренировке. Это было давно, до болезни. Я была тогда другим человеком. Всё было по-другому. Но я помнила каждое движение, каждый захват и удар.

В ту же секунду я вывернула руку в сторону большого пальца, тем самым освободившись от его цепкой лапы, затем схватила его за предплечье и дернула на себя. Сманеврировала и произвела захват за шею, нагнула его и в это мгновенье нанесла удар коленом в область солнечного сплетения. Отступила. Джастин скрючился и зашелся кашлем. И до того, как он успел прийти в себя, а лишь смог выпрямиться — я крутанулась вокруг своей оси и, занеся ногу, вдарила со всего размаха. От удара Джастин отлетел не меньше чем на метр, поскользнулся на ковре, задел и снес светильник, с грохотом шандарахнулся на пол. Я подошла к нему, сжимая кулаки и держа боевую позу, произнесла:

— Не стоит недооценивать девушек! А таким засранцам, как ты и подавно. Рано или поздно вам все равно кто-то надерет задницу. В твоем случае — это я. В голове пронеслось предшествующее событие того, что он хотел сотворить со мной. Я занесла ногу для еще одного удара, уже в живот, но сглотнув эту боль, осознала, что это ниже моего достоинства и чересчур для такой твари, как он. Отошла.

— Ах, ты… сука! — издал он и сплюнул. Я решила, что ослышалась. — Получишь еще свое! — старался сказать он угрожающе, но вышло, как детский лепет. Мне захотелось врезать ему по челюсти, чтоб он, как минимум, трое суток не мог сделать лишнего движения. Самообладание — не мой конек и я с трудом сдерживалась, чтобы не исполнить все это.

— Молись, что бы я ни заявила на тебя в полицию. — Я сгребла босоножки, зажав их под мышкой и, глянув на это отродье, валяющееся в позе эмбриона, пошла прочь босиком, фирменным движением захлопнув за собой дверь. Оказавшись в зеркальной кабине лифта, я натянула босоножки, застегнула ремешки и вгляделась в зеркало.

«С ума сойти можно!» — подумала я и тут же прокомментировала: — ну и жалкое же ты зрелище, подруга! Видок был еще тот. Тушь растеклась, под глазами застыли черные разводы от теней и смазанных стрелок, смоченных слезами, помада размазалась вокруг рта, а волосы спутались в клубок.

Не теряя времени, я растерла остатки помады ладонью, пальцами развезла тени или точнее то, что от них осталось. Пятерней расчесала и пригладила волосы, сдвинув их на лицо.

«Макияж для похода на шабаш готов» — подметила я. Через холл дома я не прошла, а пролетела и, выскочив из подъезда, с разбега на кого-то наткнулась. Не рассмотрев лица, пробурчала: