Эль Море - Нити Жизни

После моей паузы он спросил:

— И что ты думаешь? — я впервые услышала насмешку в его голосе над самим собой.

— Может, до того, как ты нашел её, жизнь её зашла в тупик…

— Я знаю, что не могу помочь. Поэтому, единственное, что счел правильным — это быть рядом, но… — Его глаза были очень грустными.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, Нейл. — Я отодвинула стул, сказав себе: «Открыться — это нормально!». Я должна, но не могу.

Присутствующие, о которых мы напрочь забыли, оглядели нас непонимающими глазами.

— Вам уже пора? — спросила мама.

— Думаю, что да, мэм. — Нейл встал, кивнув мне.

Мама стала суетиться, приговаривая:

— Ну что ж, тогда хотя бы, возьмите с собой яблочный пирог — он на кухне, я сейчас запакую его для вас.

Майкл что-то говорит Алине, и её звонкий смех звучит, как бубенчики.

А я думаю — иногда видеть то, чему можно порадоваться — сложнее, чем то, что создает проблемы.

Неожиданно мой телефон начинает вибрировать, я инстинктивно хватаю его, пряча в карман и забирая тарелку, якобы, помогая убрать со стола — спасаюсь бегством. Приходят звуковые оповещения. Сообщения начинают звякать, раз, другой, третий. Падают, одно за другим. От «чужака». Нет. От Нейла.

«Привет!».

За ним:

«Прости. Искал мобильный».

Затем:

«Ты здесь?».

Тишина. Я жду, когда лишь одно слово размоет границы, созданное моим молчанием. Но, я в разной степени сознания, и от того не знаю, должна ли сказать? Нужно взглянуть на всё иначе. Но способна ли?

Я здесь, но в одиночестве, наблюдаю за догорающей свечой, и этот тлеющий запал испепеляет сильней, чем целый пожар. Я очень долго смотрю в темный экран, а потом, придя к определенной подлости, даю себе клятву больше никогда не появляться в группе. И отправляю телефон в сон.

И тут же прижимаю его к груди, задавая себе вопрос: «правильно ли я поступила?!».

Мама проплывает мимо и у нее в руках обвернутая в фольгу форма.

— Это для семьи мальчиков, — говорит она, — идём?!

«И-д-ё-м» — отчеканивается в мозгу с адской задержкой. Я делаю шаги, как будто, преодолеваю гору. Это самая трудная задача, которую я когда-либо ставила себе. Каждый шаг, словно кровоточащая рана.

Мы вышли в прихожую, дошли до порога и все вместе вышли.

Объятия, улыбки, кивки, прощальные слова.

Я все жду, когда они сядут в свою тачку и скроются отсюда за тысячу миль, но этого не происходит. Сколько бы раз я не закрывала и открывала глаза — они еще здесь.

Через какое-то время, родители удаляются в дом, наверно для того, чтоб дать Майклу поцеловать мою сестру.

И только теперь, когда все катится к окончанию, предательское вероломство берет вверх над всем остальным. Бунтующие мысли набатом звучат в голове. Сглатываю. И думаю о нем. Привязываться и привязывать людей, ко многому обязывает. Однако, я не хочу сомневаться в тех, кого выбирает моё сердце. Отступать от того, что дарует время. Он должен знать, что его общение со мной было важным для меня и что теперь мы больше не опознанные маяки в информационной паутине.

Не медля больше ни мига, я выхватываю телефон, возвращая батарею к жизни. Экран светится, он готов к работе, и я посылаю сообщение.

«Хочешь меня увидеть?».

Я не свожу с него взгляда, он опускает голову и через миг:

«А как же правило?!».

Я утыкаюсь в дисплей, печатая:

«Отменяется!».

И вновь поднимаю глаза, дабы узреть его реакцию. Он улыбается.

Блекберри бикает, новая реплика:

«Где и когда?».

На секунду пальцы немеют. Одна попытка. Замешательство. Я должна ответить.

«Прямо сейчас. Но не ожидай многого».

Я окончательно спятила! Ну и наплевать!

«Что?».

Я смотрю в его спину и отправляю:

«ОБЕРНИСЬ».

Я посмотрела на Нейла, а он на меня.

Наш мир перевернулся, чтобы не быть прежним.

Мы теперь оба знали, где найти друг друга, и только время могло решить, будет ли кто-то из нас искать.

Весна пробивается через небо, похожее на шапку взбитых сливок. Оно уже не белое, а в светлых тонах: розовых, голубых. Эта перемена погоды, которую я встречаю, напоминает мне мою жизнь, и в ней — крохотные проблески утраченной надежды.

Здорово наблюдать за людьми, переходящими пешеходные переходы. Каждый встречный разный: вот красивая девушка, возможно торопящаяся на свидание, вот две женщины, видимо, идущие на работу в офис, вот деловой мужчина, а вот молодой паренек, бегущий куда-то.

Всё суетится, всё движется, всё кипит, гремит, дышит азартом и энергией. Всё настолько динамично, что дух захватывает и хочется повторять это снова и снова. Движение города совпадает с ритмом музыки в наушниках. Приятно, пусть даже, только наблюдать и представлять, что двигаешься вместе с ними. Но зато, принимаешь, вроде бы, незначительное участие в своем участке окружающей деятельности. И ты уже не просто клякса в жизни, а большущее такое пятно, которое просто не выведешь.

— При-в-е-т! — гаркнул голос с боку от меня.

Вынимаю наушник, с трудом хлопаю ресницами, чтобы прояснить зрение. Я ослепла — солнце бьёт в глаза.

— Чего приперся? — небрежно бросаю, наконец, разглядев.

Нейл зевнул, да так, что я подумала, меня сейчас затянет в это отверстие, как в пылесосную воронку.

— Может потому, что кто-то прислал мне это, — он ткнул дисплей мне под нос, как улику. На нём — панорама больничной крыши.

— Так это же было пятнадцать минут назад!

— Ну, извини, телепорт еще не изобрели.

— Как и запасные сердца в комплект к порокам.

Он посмотрел на меня, зная всё, совершенно всё обо мне, но, что касалось его, как-то осталось наглухо запертым под замок. На расстоянии мы были свободней в своих мыслях и словах, нежели рядом, где держались, каждый в пределах своего поля. Видимо, говорить откровенности намного сложнее, если говорить их надо в глаза.

Он прочистил горло:

— О чем ты размышляла?

Я пожала плечами. И утопила взгляд в сторону.

— Может, расскажешь, — мягко попросил он.

— О том, что среди живых намного приятнее, чем среди мертвых.

Интересно, знал ли он, что я ни о чем другом не могу думать, как об этом?!

Вдалеке ходят люди, все они разные, со своей историей, а я снова стою здесь и история моя коротка, как сама жизнь.

— М-м-м… в некотором роде, да, — выговорил он, пожалуй, недостаточно быстро. И уселся рядом ко мне на гравий. Помолчал-посидел и, шмыгнув носом, сказал: — Холодно.

— А мне хорошо! — я откинулась на спину, — сопливые могут быть свободны. На улице апрель!

— У меня бронхи, — напомнил он, так, как будто уже гордился этим. Да, вдобавок еще и раскашлялся. — Вот, видишь, это всё из-за погоды и мне говорят, что я так развлекаться буду на протяжении двух лет при каждом смене климата. Вот засада-то!