Эль Море - Нити Жизни

— Ага. Заливай. Симулянт! Торчишь тут…

— Это что? — оборвал он меня, заметив альбом.

— Да так… ничего, — я поспешила его убрать подальше. Но он оказался ловчее.

— Отдай! — вытаращилась я на него.

— Не-а, — твердо сказал он и вместе с собой поднял блокнот рукой вверх.

— Думаешь, это весело?! Ты похож на корабельную мачту.

Проигнорировав, стал перелистывать папку с листами.

— Отдай! — я повторила попытку, ворчливо возражая и подпрыгнув, почти уцепилась. — Нейл!

— Не тяни, порвешь, — пригрозил он пальцем.

Я набычилась и встала в позу — руки в боки:

— И что дальше?

Стало тихо. Он с задумчивым видом рассматривал мои работы.

— Ты хорошо рисуешь.

— Если речь идет о мрачных перспективах, то отлично.

Опять тишина. Такое молчание было хорошо знакомо.

— Ты в последнее время… — наконец заговорил он и вздрогнул. Что же такого было в моих глазах? Острая боль и полная пустота? Вероятно, и то и другое. Чувство, которое в этот момент испытываю я, мучительно.

Последние несколько месяцев сердечные боли не прекращаются. Сейчас говорю с ним, а сама ощущаю, как колет. Я вроде, как уже привыкла. Но каждый вздох показывает мне, что эта тяжесть, от которой мне не избавиться. Что-то внутри меня отсчитывает моё время. И оно ускользает. Врачи говорят, что меня сейчас может убить даже то, что я вовремя не выпью назначенную таблетку. Я же не желаю верить этому и держусь за последний осколок чуда. Потому что…

— Кто он? — вдруг спросил тот же голос.

С шершавой бумаги на меня смотрело лицо, чьи губы оставили на моих печать. Я неосознанно потянулась и провела ребром ладони по контуру наброска, а затем замерла. Нейл в изумлении глядел на мои действия. И почему я постоянно делаю что-то не то? Стараясь уклониться от ответа, я небрежно бросила:

— Просто человек.

— «Просто человек», — он с сомнением повторил.

— Да, именно.

«Сама-то себе веришь?» — с сарказмом проскрипел кто-то в моей голове, так долго молчавший.

— Я где-то его видел…

— Возможно, это кто-то из больницы. Я уже не помню, — соврала я, отчетливо зная, кто это. Машинально отметив про себя: почему человек, знающий, что это — глупо, все же делает это? И зачем мне, вообще, понадобилось его рисовать? Я не понимаю себя.

— Нарисуешь меня? — Нейл протянул мне альбом.

— Поминальный портрет?

Он скривился, явно не довольствуясь таким аспектом предложения.

— Ладно, ладно, — сказала я, в знак согласия развернула блокнот и, выбрав чистый лист, принялась рисовать.

Он внимательно наблюдает.

Мои движения: круг, две точки, дуга, штришок. Затем вырываю бумагу и сую ему:

— Я закончила.

Его бровь, как-то по-королевски, приподнялась от взгляда на мою карикатуру, а потом этот взгляд достиг меня.

— Я что, так выгляжу?

— Приблизительно. Я приукрасила.

Он рассмеялся. Я тоже. Всё вмиг вылетело из головы.

Спускаясь по лестнице, я шла, ощущая себя заключенной, закованной в кандалы и тянущей за ногами гири. Сердце бухало, одышка не давала спокойно вздымать и опускать грудь. Преодолела я, лишь, цокольный этаж. Пришлось свернуть с лестницы и, пройдя до лифта, спуститься на нем. Вот ирония-то, но похоже я скоро и ходить сама не смогу. Нужно ли мне волноваться на этот счет или не стоит? Ведь я могу и не дотянуть до такой роскоши, как передвигаться в инвалидном кресле.

Я вышла из своих мыслей, когда оказалась перед табличкой: «Кардиохирург. Доктор медицинских наук: Итан Миллер». И в миллионный раз, как делала до этого, постучала в дверь.

Голос из-за двери донес:

— Войдите.

Я вздохнула и толкнула дверь. На той стороне, сказала:

— Здравствуйте, мистер Итан.

Его обычное бесстрастное выражение дало трещину. Он удивленно прищурился. В аудитории повисла почти осязаемая тишина. Я вглядывалась в его лицо, в каждую его деталь. До тех пор, пока не угодила в капкан его глаз. Они так искрились, что у меня перехватило дыхание. В этот момент я вспомнила, как наши губы слились в поцелуи. И моё сердце, бьющееся на один удар быстрей, уже стучало совсем по другой причине, не связанной с диагнозом.

— Привет, — наконец ответил он, — проходи, у нас сегодня назначено?

— Эхо-кардиография. — Я опустилась на кушетку.

Он оглядел меня, но ничего не сказал. Вместо этого, уставился на экран, сверяясь с записями ежедневника. Набрал номер моей палаты в компьютерную программу, и на мониторе высветилось имя — Полина. М. Эхо-кардиография, 10:00.

— Что, не верите?

— Хм, скорее убеждаюсь, — он привалился к спинке стула.

— В чем? В том, что мне стало хуже, так это и так ясно. Если б не моё состояние, ноги б моей здесь не было.

Он повесил на шею фонендоскоп и сел на кушетку рядом со мной.

— Давай, послушаем.

— Ещё чего? — я вцепилась в свою футболку, покраснев.

Он проследил за моим порывом и сжал челюсти так, словно я его оскорбила.

— Что-то не так?!

— А?! Нет, ничего, — промешкалась я, но футболку стащила.

Я не понимала этого раньше. Я планировала к этому не возвращаться, считая, что я к этому не склонна. Но, находясь снова с ним, я как очнулась от забвения и была уже безнадежно зависима от него. И как так получилось, что, несмотря на все контраргументы, представленные моим разумом, я перестала лицезреть в нем бесполое существо в балахоне со значком врача, и смотрю на него, исключительно, как на мужчину.

И поэтому, пока холодный медицинский предмет, управляемый его пальцами, касается моего тела, я пытаюсь представить, каково это быть той, кто чувствует эти руки на своем теле, постегает их тепло и прибывает в их объятиях. Я становлюсь странной…

Каково это, видеть себя в глазах другого и знать, что ты не отражение, а ты — его всё? Хотела бы я это познать до того, как приближусь к смерти.

Я всегда находилась в уверенности, что любви не бывает, как таковой, это всё ограниченность выбора, отсюда все эти рабочие романы и стремительно заканчивающиеся интрижки. Но. Что же это тогда? Если, даже после того, как я попробовала на вкус страх, свою долю боли, пустые слёзы бесполезного одиночества, и старалась избавиться от своего наваждения, я не смогла. Сердце само выбрало своего любимого. И я понимаю, что дальше будет лишь сложнее.

Прослушав меня, его поколебавшийся вид сказал сам за себя. Вопросы были не уместны.

«Вот и ещё один шаг к пропасти» — отчеканило моё подсознание.

После, как приклеенная, я пошла за ним.

Кабинет для проведения эхокардиографической манипуляции, ничем особо не отличим от своих братьев-близнецов из ряда больничных коморок. Стены, потолок, специальный стол, на котором я сейчас буду лежать, и конечно, главный диагност этого помещения, ради которого меня сюда и притащили — ультразвуковой аппарат.