Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви

К тому времени, когда закончились изучение карт, расчеты, обсуждения и измерения, все уже изрядно выпили, в том числе и она с Ирмой, поскольку провела большую часть времени у стойки бара в разговорах с Сэмом, и все они готовы были завершить день и отправиться в постель. Лаки было как-то жаль, что это так. Несмотря на все это морское барахло. Теперь отправление в постель было самой тяжкой из повседневных обязанностей. И в этот вечер она и Рон почти не разговаривали друг с другом. Она размышляла о том, что сказала ей Ирма, и о том, что просил передать Бен. Значит, все стало явным. Что должен думать Джим? У нее был позыв не показываться обнаженной перед Роном и раздеться в крошечной ванной, где ее не видно, но это был лишь позыв, и она не стала ему потворствовать. Это, определенно, только разозлит его и вызовет ссору, а у нее для этого не было настроения.

— Ты что, намереваешься по-прежнему днем выходить с Джимом? — наконец спросила она, переодевшись в короткую ночную рубашку. Она сознательно произнесла это тусклым тоном, чтобы вопрос не выглядел чересчур уж важным. Грант, конечно, спал обнаженным.

— Естественно, — сказал он, наливая себе выпить. — Почему же нет?

— То, что я сказала тебе о Джиме, не очень изменило твое обхождение с ним, — сказала она.

— Ты думаешь, я намерен дать Гройнтону понять, как он ухитрился раздолбать мою семейную жизнь? — ответил он. — Ты уж должна была узнать, что я слишком горд для этого. Да это и не его проблема. Даже если он втюрился в тебя. Это твоя проблема. И, может, моя.

Лаки легла под простыню и помолчала.

— Наверное, правильно, — наконец сказала она. — Да и вовсе не Джим «раздолбал твою семейную жизнь», как ты деликатно выразился.

Если она хотела напоследок дать залп из тяжелого орудия, то разрушений заметно не было. Если она ждала ответа, то она его не получила. Верный своему слову, он вышел в море на катамаране и на следующий день. На этот раз вышли и Бен с Ирмой. Лаки снова занялась биноклем, изучая обнаженных местных рыбаков, больше для того, чтобы рассердить Рона. Она и правда иногда его чуть-чуть любила, по крайней мере, время от времени какой-то маленький росточек того, что она когда-то ощущала, слегка пробивался в глубине души. И именно поэтому она хотела его обидеть.

Бонхэм и его тень Орлоффски весь этот день не показывались в отеле, не появились они и вечером. Они исчезли на шхуне и собирались там жить. Так что ужинали они одни, вернее, с Джимом, Беном и Ирмой, у которой на лице лежала печать тревоги. В отличие от Джима. Счастливее он просто не мог быть. И он настоял на том, что оплатит счет. Большую часть вечера он громко превозносил растущие доблести Рона — ныряльщика и охотника.

Именно после еще двух таких дней и вечеров, дней на катамаране, вечеров еды и питья с Джимом и Спайсхэндлерами, Лаки, кипевшая от напряжения, но и от скуки всего этого, сделала маленькое предложение. Ее такая жизнь не интересовала, всегда не интересовали и подобные люди, и она не этого ждала от семейной жизни с Роном Грантом. Она думала, что они, наверное, будут жить в Нью-Йорке, может быть, год-два проведут в Европе. Ее тошнит от этого и от всех них.

Она не понимала, какой «черт» заставил ее сделать это. Такой же «черт» сидел и в Джиме. В Роне тоже сидел «черт», когда она с ним повстречалась. Но сейчас все изменилось. После ужина и пары бокалов в баре Бен и Ирма сказали, что хотели бы съездить в город, в подпольное казино, поиграть в рулетку. Рон отказался. Он хотел лечь пораньше, он устал от плавания и ныряния, так что ему не до азартных игр.

И именно в этот момент Лаки услышала свои слова, как будто они исходили от другого человека.

— Но ведь всего полпервого. Все хотят ехать. Почему бы тебе не лечь, а я поеду и поиграю с Беном, Ирмой и Джимом. Джим за мной присмотрит. — Голос, который она слышала, ее голос, слегка хихикал и почти наполовину, менее, чем наполовину, скажем, процентов на тридцать, дразнил.

Голос Гранта, прозвучавший в ответ, был абсолютно спокойным. Но мягкая щекотка где-то в глубине души предупредила, заставила четко осознать, что под спокойствием таилось нечто совершенно другое.

— Нет, думаю, тебе лучше остаться со мной, — сказал он. — И у тебя утомленный вид, если уж говорить правду. — Он дружески и влюбленно улыбнулся.

— Ладно. Раз ты так считаешь, — ответила Лаки.

— Не думаю, что я вообще поехал бы, — улыбнулся Джим. — Если мы хотим завтра весь день нырять, я лучше посплю. — Но раньше он этого не говорил.

Послушно следуя в номер за Грантом, она думала, что теперь, по крайней мере, у нее есть основания считать, что он не подталкивает ее к Джиму.

Когда они разделись, он повернулся к ней и слегка протянул к ней руки.

— Я хочу сегодня заняться любовью, — сказал он голосом, исполненным тихого отчаяния. — Не просто траханьем. Заняться любовью.

— Ладно, Рон. Я тоже хочу заняться любовью, — ответила Лаки. Она двинулась к нему и к постели. — Сегодня, — услышала она свои слова. — Сегодня я хочу этого.

Он, ложась рядом, не ответил. Потом лег на нее. На следующий день прилетели Файнеры и снова все изменилось.

Приезд Файнеров изменил многое, но только не главную проблему Лаки. Если она его еще любила (немножко, время от времени, как тогда, когда он обнял ее и улыбнулся ей от восхищения шхуной), то все равно этого было недостаточно, чтобы растопить толстый слой сухого льда, окутавшего ее. Она не могла любить его как прежде. Не могла забыть, что он ей лгал, а следовательно — всегда мог солгать. Она верила, что Кэрол Эбернати нужна ему для работы, он заставил поверить в это. Он так сказал. Прибытие Файнеров здесь ничего не могло изменить.

Файнеры налетели на Кингстон и Гранд Отель Краунт, как легендарный карибский ураган. Сэма Файнера не устраивал джип отеля. Из Нью-Йорка по телеграфу он заказал личный лимузин, хотя от аэропорта до Краунта было всего три мили. Вот так прибыли Файнеры.

Грант рассказывал о них задолго до приезда, но она все равно не ожидала того, что увидела, когда они вышли из лимузина, вошли, познакомились и начали устраиваться. Рон, например, сказал, что они безумно влюблены друг в друга, но едва Лаки увидела их вместе (они сели на веранде выпить, пока заносили багаж), она интуитивно поняла, что они вообще не влюблены. Напротив, она почувствовала, что они ненавидят друг друга до мозга костей. Лицо у Кэти Файнер было сердитое, и на нем лежал отпечаток столь давних страданий, что все было ясно, по крайней мере, для Лаки. Да и утверждение, что кто-то может быть влюблен в Сэма Файнера, было вне пределов ее фантазии. Рон, говорил ей также, что она может знать Кэти Файнер или хотя бы встречалась с ней в Нью-Йорке. Лаки обнаружила, что она и в самом деле ее знает, и знает больше, чем просто визуально. Кэти Файнер, или Кэти Чэндлер, как звали ее тогда, была одной из известнейших Трахальщиц Писателей на острове Манхеттен. Одной из самых известных, хотя она и не входила в «Клуб». В старый Клуб. Все это вызвало у Лаки поток воспоминаний — воспоминаний, которые сейчас, в нынешней ситуации с Грантом жутко ее угнетали: прежнюю жизнь она считала давно и навсегда законченной. И она интуитивно знала, хотя и не могла четко это выразить, что в тот или иной момент Кэти Файнер (Кэти Чэндлер) трахала Рона Гранта или Рон Грант трахал ее.