Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви

О, этот ничтожный сучий сын! Как он осмелился сыграть с ней такую шутку? Привезти ее туда, жить с этой старухой, когда все знали, что она все эти годы была его любовницей. Как кто-нибудь может простить кому-либо такую вещь?

Она не знала. Просто не знала. Ей нужно подождать.

Таким бы облегчением было сорваться и трахнуть другого парня. Она устала, уже устала от комплекса ответственности, от попыток справиться со сложным характером Рона Гранта. Просто перепихнуться с простым человеком было бы колоссальным облегчением. Особенно если этот парень ее обожает, а потому с ним легко справиться. Она знала, что Грант ее выбросит, если она это сделает, а она не хотела ему лгать. Уважение исчезнет, если он поверит ее лжи. Так что это будет настоящий конец. Но в глубине души тлело болезненное искушение. Он заслужил. Конечно, мало чести в звании жены кингстонского ныряльщика. Конечно, она могла бы его изменить. Но она не любила его. Наконец она заснула.

Утром, когда они встали и одевались, чтобы спуститься вниз выпить кофе, он и трех слов не сказал ей, только холодно вежливое «доброе утро», и смотрел на нее так отчужденно, с такой звездной дистанции, что она сначала не поверила, а потом разъярилась. Он собирается себя так вести? Он что, собирается позволить ей это сделать? Тогда, о Боже, может, она и сделает!

Если бы он просто извинился, сказал, что виноват, признал бы, что был неправ, когда повез ее в Ганадо-Бей к проклятой экс-любовнице. Экс? Экс, задница! Она едва ли была даже экс.

Дуг уже был внизу с двумя чемоданами, загорал на залитой солнцем террасе и пил явно уже вторую «кровавую Мэри». Джим Гройнтон смеялся и пил с ним, но на самом деле он лишь прихлебывал. Джим пил мало по сравнению с Дугом и Грантом. И это тоже хорошо. Она тоже пила немного, пока не встретила Гранта.

Рене и Лиза тоже были здесь. Дуг уже оплатил счет, а теперь с юмором — хотя в голосе ясно читалась и настоящая озабоченность — жаловался на его величину. Когда они подсели ко всей компании, Лаки принялась хладнокровно разглядывать Джима, втайне оценивая его, так она смотрела на мужчин, пока не влюбилась и не вышла замуж. Она была убеждена, что сможет перемолоть его на кусочки и выбросить. И он тоже заслужил это. Она вспомнила, как Бонхэм как-то рассказывал о нем и жене другого ныряльщика в Юкатане, жене другого приятеля, которую он заделал. Мужчины подрались в конце концов, и этот парень жену бросил. Как можно вынести, когда один мужчина говорит другому, что он — друг, а за спиной все время пытается наставить рога, этого Лаки просто не могла понять. По-настоящему ужасно. А какой-то «дьявол» внутри тайно хихикал.

И Рон — Рон Грант — ее муж! — действует именно так, будто ему все равно. Он сейчас точно так же обращается с Джимом, как и вчера, до вечерней беседы с ним. А когда они поехали в аэропорт, Джим спросил, не может ли он пообедать с ними. Грант согласился, сказал: конечно же. Конечно, будут и Бен с Ирмой, ну и что? Он должен был сделать это непременно.

Бен и Ирма тоже захотели проводить Дуга, так что собралась целая толпа, да еще пришел Ти-Рене (так звали старшего сына Рене), которому Дуг очень нравился. Рене взял не джип, а машину побольше, на заднем сиденье расположились Дуг, Бен и Ирма. Лаки с Роном поехали на старом разбитом джипе Джима. Джим спросил у Рона, не хотят ли они ехать с ним, и Рон, конечно, согласился. По чисто сентиментальным мотивам Джим настоял на том, чтобы багаж Дуга погрузили в его джип, так что Лаки ехала впереди между ними на дополнительном сиденье, которое установил Джим. Кажется, они теперь повсюду ездили втроем. Сидя между ними, положив руки на спинки их сидений и стараясь, чтобы голые ноги в шортах не попадали под руку Джима, лежащую на рычаге скоростей, Лаки неожиданно вспомнила, как сразу после замужества сказала Рону, что когда-нибудь наставит ему рога, и он ответил, что если она это сделает, то должна позволить ему посмотреть. Фу, Иисусе! Он что, сейчас на это ее и толкает? Ее собственная фантазия о том, чтоб на его глазах трахнуть другого мужчину, заставила лицо вспыхнуть, но это была всего лишь фантазия. Но чего же он хотел, поступая так, как сейчас? И ее все еще не влекло к Джиму? Он не знает этого?

В аэропорту (в ожидании прибытия самолета они все расположились в баре с кондиционером), Дуг отвел ее в сторону поговорить. Потрясающее личное обаяние Дуга могло увлечь практически любого человека, если сам Дуг этого хотел, — достаточно привести в качестве примера любовь Ти-Рене, и это в то время, когда он почти не разговаривал с ним, а также Рене, Лизу и даже Джима. Сейчас он работал на нее, и это ее устраивало. Он выдал самую величайшую греко-турецкую улыбку понимания, завершив ее осмысленными, серьезными морщинами на лбу и положив свою большую руку на ее плечо.

— Не думай, что я не понимаю, что происходит, — сказал он, — и не думай, что я тебя недооцениваю.

Она отпрянула — внутренне. Не внешне.

— Вот как?

— И я знаю, что ты собираешься решить все это.

— Вот как. — На этот раз это было отчужденное, уклончивое заявление, а не вопрос.

— Я знаю, что многое тебя шокировало. И ты много переварила. Пища была крупнее желудка, как сказал древний поэт. Но мне хочется, чтобы ты знала, что я, старый папаша Дуг Исмайлех, доверяю тебе.

— О, Дуг, — ее поймали в ловушку искренности едва ли не против ее воли. — Я даже не знаю, любит ли он меня. Честно говоря, не думаю.

— Конечно, он тебя любит, — улыбнулся Дуг. — По-своему. Разве ты не знаешь, что никто и никогда не любит друг друга одинаково? — Паузы для ответа не было. — И никто лучше меня не знает, как с ним трудно. Чтоб прожить с ним больше педели, нужно быть святым. Но Я знаю и то, что ты можешь с ним управиться.

— Ты так думаешь? — тихо сказала Лаки.

— Уверен. Помни, что я его больше знаю. Ты можешь — и неважно, когда, как и что происходило в твоей предыдущей жизни, а может, даже благодаря ей! — ты можешь с ним справиться, практически любым способом, какой ты сама выберешь. — Он помолчал, вкладывая в паузу какой-то смысл. — Ты слушаешь? Любым способом, какой ты изберешь. И позволь сказать: что бы ни произошло — что бы ты ни сочла пригодным, — я убежден, я абсолютно уверен, что увижу вас обоих — вместе — в Нью-Йорке, через… шесть недель или пару месяцев.

Малодушно и по какой-то непонятной причине почти с отвращением пытаясь распутать неясное значение этих слов, Лаки промолчала. Если он говорит то, что она думает, что он говорит… она и подумать об этом не могла. Или что он может так говорить.

— Не забывай о том, что я сказал, — тепло улыбнулся Дуг и нежно поцеловал ее в ухо, затем снял руку с ее плеча и нежно повел к остальным провожающим, шумевшим у бара. Идя рядом с ним, Лаки почувствовала, что ее охватывает всепоглощающее и хорошо знакомое уныние. И отвращение. По отношению к себе, к Рону и почти ко всему. И когда большой грек снова нежно ее поцеловал и, подмигнув, прошел через таможенную калитку и пошел к большому реактивному самолету, а затем остановился у пахнувшей серой пещеры входа и помахал им всем, у нее было то же чувство, оно даже усилилось.