Алина Зарайская - Мама, я доктора люблю

В комнате, несмотря на включенный обогреватель, было прохладно. Анжела, закутавшись в одеяло, сидела на кровати и грустно смотрела на увядший букет розовых астр, который Володя подарил ей в свой последний приезд и который так шел к ее загорелой коже и черной шелковой рубашке, бывшей тогда на ней. Володя все просил ее взять цветы так, чтобы их лепестки касались ее лица, обнаженной груди и мерцающей, слегка переливающейся ткани расстегнутой рубашки.

Ветер снова усилился. Анжела отвела взгляд от цветов и уставилась в темноту за окном. Это была уже не темно-синяя пелена июля, а по-осеннему черная, непроглядная августовская ночь. В окно бились давно осыпавшиеся ветки жасмина, и тревожно шелестел высохшими листьями плющ. По крыше и карнизу забарабанил холодный сильный дождь. Анжела вздрагивала от холода и ужаса. В ее сердце было так же холодно, темно и страшно, как за окном. Она больше не сомневалась, что случилось что-то плохое, может быть, непоправимое. Все ее разумные доводы разметал ветер и смыл дождь.

И все-таки в среду, подчиняясь какому-то непонятному мучительному зову, сквозь ледяной моросящий дождик, непрерывно сыплющийся из светло-серых, не пропускающих солнца унылых туч, она упорно смотрела на дорогу и оставалась дома.

А утром, проведя ночь почти в полубреду, осунувшаяся и смертельно уставшая, Анжела собрала какие-то вещи, которые надо было везти в город, и уехала чуть ли не первой электричкой. Трясясь в пустом холодном вагоне, она даже не пыталась представить, что будет делать по приезде, куда пойдет, где станет искать Владимира. Сознание, казалось, было затянуто сеткой дождя и тумана, как мелькающие за окнами поля и перелески.

Наконец электричка резко загудела и, пыхтя, остановилась у городской платформы. Анжела подхватила рюкзак и мешки и неторопливо пошла к выходу. В городе было грязно и пахло машинами, весь двор у дома уже был усыпан желтеющими листьями, в пожухлой траве лениво прыгали притихшие воробьи.

Анжела медленно поднималась, глядя под ноги, на грязно-серые бетонные ступени и ни о чем не думая. Она по привычке взглянула на почтовый ящик, сквозь дырочки в котором всегда было видно, есть ли газета или счет за квартиру, и замерла — из прорези торчала белая полоска конверта.

В этом вроде бы не было ничего особенного. У Флеровых много родственников в других городах, и письма им приходили довольно часто. Но сейчас Анжела ни на секунду не сомневалась, что это письмо может быть только от Владимира. Она поставила вещи на пол и стояла, молча глядя на письмо и не решаясь подойти и взять его. Ей казалось, что в этом конверте заключена ее судьба, ее жизнь, и так просто взять и узнать ее было очень страшно.

Наконец Анжела взяла пакеты и стала подниматься на третий этаж. Непослушными руками она открыла замок, аккуратно разделась, умылась, разобрала привезенные вещи и заварила крепкого чаю.

В уютном домашнем халате она вышла на лестницу, вытащила из ящика письмо и, даже не поглядев на конверт, вернулась в квартиру и положила белый прямоугольник на столик рядом с дымящейся чашкой чая. Анжела поудобнее уселась на диване и, обхватив ладонями горячую чашку, маленькими глотками пила обжигающий чай. В квартире было тепло и душно, но девушка вздрагивала от холода. Согреться не помогал ни горячий чай, ни накинутый на плечи пуховый платок. Прошло уже больше часа, а конверт, все так же нераспечатанный, лежал на столе. Анжела, оцепенев, сидела на диване и равнодушно смотрела в окно.

Небо, как и накануне, было затянуто серенькими тучами, плачущими мелким противным дождем, на деревьях, нахохлившись, сидели воробьи, иногда с какой-нибудь ветки срывался одинокий мокрый листочек. Только когда начало темнеть, Анжела взяла конверт, на котором четким строгим почерком было выведено: «Анжеле Флеровой», вскрыла его и вытащила несколько исписанных ровными строчками прямоугольников плотной белой бумаги.

Первые секунды Анжела ничего не могла прочитать, строчки прыгали перед глазами и расплывались. Анжела постаралась сосредоточиться и начала читать.

Анжелочка, милая, здравствуй!

Сегодня, через час, я уезжаю в Петербург. Мой научный руководитель вернулся из научной командировки раньше, чем предполагалось, и теперь мне срочно нужно ехать. Я не успею даже навестить, как собирался, родственников в Тюмени. Сейчас отнесу тебе письмо — и на вокзал.

Я даже не могу попрощаться с тобой, увидеть твое лицо, услышать твой голос хотя бы на несколько минут. И это сегодня, в день, который мы обычно проводили вместе! Но вместо того чтобы сесть в машину и на всех парах мчаться в Коринку, я вынужден упаковать чемодан и уныло плестись на вокзал.

А ты? Как ты будешь переживать и скучать, моя бедная девочка! Я не могу думать об этом без боли и стыда. Но, поверь, я ничего не могу поделать. Через четыре дня мне нужно быть в Петербурге, а поезд идет только по средам и субботам, и если я не уеду сегодня, то не поспею к сроку. Но я, конечно, все равно кругом виноват. Мог бы пойти за билетами не вчера вечером, а раньше. И, зная, что не смогу приехать к тебе как обычно, постарался бы выкроить время на работе, договориться о замене…

Но ты же у меня умница, ты все поймешь, простишь меня и не будешь слишком сильно тревожиться. Я надеюсь, ты получишь это письмо не слишком поздно — не настолько поздно, чтобы успеть разлюбить и возненавидеть меня за причиненные тебе страдания. Я наверняка знаю, что ты не выдержишь и поедешь в город узнать, что случилось. Прости, что мне приходится рассчитывать на это, но у меня нет другого выхода.

Не могу понять, как могло случиться, что мы не обменялись телефонами. Это какой-то рок, мистика. Ведь, кажется, естественнее некуда — звонить друг другу, когда нет возможности видеться или если надо о чем-то предупредить, договориться. Мы так и поступаем — с родственниками, друзьями, коллегами. И только с тобой, самой дорогой и любимой, этого почему-то не случилось. Мы оба скучали по нескольку дней, мечтая о встрече, и нам ни разу не пришло в голову скрасить это томительное ожидание хотя бы звуками любимого голоса, разговорами, пожеланиями добрых дня и ночи. Я ничем другим не могу объяснить это, кроме как ослеплением, тем самым любовным ослеплением, которое заставляет забывать порой самые простые вещи, но взамен открывает тысячи прекрасных мелочей, которые невозможно увидеть в обычном состоянии. И за это чудо, как и за любое другое, как и вообще за все на свете, приходиться расплачиваться.

Но ты, наверное, уже чуть не плачешь, моя милая. Исписана уже вторая страница, а я все еще ни слова не сказал о том, когда же мы теперь увидимся. Родная моя, я обещал писать тебе, но я не рассчитал своих сил. Мне слишком мало писем, мне нужна ты, ты сама, каждый день, всегда. И как только я устроюсь, сниму квартиру, найду работу, разберусь с самыми неотложными делами (это займет месяца полтора-два), я буду ждать тебя в этом далеком холодном городе, в котором тепло может быть только с тобой, моя девочка.