Наташа Колесникова - Война чувств

Они попрощались: поцелуи в щеку, обещания новых встреч, и Людмила вышла на лестничную площадку. Епифанов запер за ней дверь.

— Лер, что-то она больно кислая сегодня, — сказал он жене, когда они вернулись на кухню.

— Поругалась с мужем, чепуха. Завтра помирится, и все будет нормально, — как можно беспечнее ответила Лера.

— Это смотря как поругались и смотря с каким мужем, — сказал Епифанов, целуя жену.

— С таким, как ты, сильно не поругаешься, — сказала Лера и ответила ему страстным поцелуем.

Потом они выпили еще по рюмке коньяка, и снова долгий поцелуй соединил их губы, а чуть позже Епифанов бережно уложил жену на узкий кухонный диванчик. Медленно развязал поясок на махровом халате, распахнул полы, приспустил шелковые штанишки Леры.

— Ну и что ты там надеешься увидеть? — с лукавой усмешкой спросила она.

— Чудо чудесное, красоту неописуемую! — провозгласил Епифанов, стащил штанишки и бросил их на пол. — Господи, Лерка! Пять лет вместе, а ты все еще незнакомая девушка, и такая сексапильная, желанная! Сил нет терпеть…

Он прижался губами к ее чуть заметному животику, принялся страстно целовать ослепительно белую кожу внизу его, постепенно зарываясь губами в темные жесткие волоски лобка.

— Будет врать-то, — со стоном сказала Лера.

— Истинная правда, — заверил ее Епифанов, не отрывая губ от сладостного тела, поглотившего его внимание. — Я христианин, хочешь, перекрещусь?

— Ладно, так уж и быть, поверю на слово… — со страстным вздохом сказала Лера.

Он целовал, а она стонала, ритмично двигала бедрами, вытягивала вверх длинные ноги, а потом его губы стали подниматься выше и выше, задержались на упругих розовых сосках и соединились с ее губами. Лера громче застонала, вырвалась из-под Епифанова, уложила его на диванчике, села сверху. Как ей это удалось проделать, она и сама, наверное, не смогла бы объяснить. Стащила брюки вместе с белыми трусами, немного похулиганила губами, а потом направила то, что нужно было, туда, куда нужно было. И, откинувшись, оперевшись ладонями на мягкий велюр, ритмично задвигала бедрами, а он, закрыв глаза, ласкал жадными пальцами ее груди.

Они одновременно застонали, захрипели, засопели, а потом Лера упала ему на грудь, стала искать помертвевшими, тяжелыми губами его губы, нашла, прижалась к ним и замерла. А он все двигал бедрами, зная, что это доставляет ей удовольствие.

— Жорка, ты сумасшедший, — сказала Лера минут через пять полной тишины и неподвижности. — Это же когда мы были молодоженами, на кухне…

— А я и сейчас чувствую себя молодоженом, — сказал Епифанов. — Что в этом плохого?

— Ты сумасшедший!

— Согласен. А кто будет нормальным, когда у него такая жена? И красавица, и телятиной в винном соусе кормит! Это ведь тоже почти сумасшествие, только женское. Где ты такое видела? В каких таких фильмах?

— А мне зачем это видеть? Главное — твоя рожа, которая расплывается в улыбке, когда жует мясо.

— Чтобы не задавать глупых вопросов.

— Ладно, не буду. А предложение можно высказать?

— Нет. Я угадаю его. Мы пойдем и ляжем в постель.

— Угадал, но сперва нужно помыться. Давай быстро в ванную, на пять минут, а я пока уберусь тут. Потом я пойду в ванную, а ты будешь меня ждать. Ты это угадал?

— Да куда мне угадать такое! — со вздохом сказал Епифанов. — Я просто надеялся, что мы… А если еще и «уберусь», так это земному разуму просто недоступно.

— Идиот! Марш в ванную. У тебя пять минут!

— Слушаюсь, моя королева! — отрапортовал Епифанов и, схватив свои брюки с трусами, умчался в ванную.

А Лера, довольно улыбаясь, стала убирать со стола, мыть посуду.

Людмила долго стояла у обочины, ловила машину. Продрогла, ибо кожаный плащ и брючный костюм под ним не спасали от сырого, пронизывающего до мозга костей ветра. Долго стояла потому, что не хотела возвращаться домой в российской легковушке. С недавних пор ей стало казаться, что все они пропахли бензином, сигаретным дымом, мужским потом и черт знает чем еще. Наберешься чужих запахов, Дмитрий станет принюхиваться, выпытывать, где была, что делала. А если испачкаешься на грязном сиденье, еще хуже будет. Но сверкающие лаком иномарки стремительно проносились мимо, а те, которые не очень сверкали, иногда останавливались, но водители, нахально усмехаясь, требовали по меньшей мере пятьдесят баксов. Совсем обнаглели! От Можайки до набережной Тараса Шевченко, до ее дома, ехать-то всего ничего, и время еще не позднее, десять вечера!

У нее была своя машина, красная «шкода-фелиция», но как же поедешь на ней в гости к подруге, если там придется выпить? Людмила полгода назад получила права и все еще побаивалась гаишников.

В конце концов она согласилась ехать домой на черной «Волге», довольно-таки приличной с виду. Водитель, солидный мужчина лет пятидесяти, взялся подвезти за триста рублей. Он услужливо открыл переднюю дверцу, Людмила села в машину, принюхалась — вроде бы ничего плохого. «Волга» рванулась вперед, по направлению к Кутузовскому проспекту. Солидный водитель мельком взглянул на нее, понимающе кивнул, видимо, учуял запах спиртного.

— В гостях была?

— В гостях.

— А чего одна? Кавалера не нашлось? Или поругалась?

— Будьте добры, следите за дорогой, — холодно сказала Людмила. — И не надо фамильярностей.

— Крутая ты, — хмыкнул водитель. — Это бывает, когда женщина одна. Все ей кажется в черном цвете. Да я ничего, просто могу, так сказать, помочь, согреть и все такое.

А она думала — солидный мужчина, примерный семьянин, дед уже, наверное… Старый кобель!

— Если муж узнает, что вы мне предлагали такое, платить придется вам, — жестко сказала Людмила. — Врачам и авторемонтникам. Он у меня решает деликатные проблемы с крупными фирмами, понимаете, что это значит?

Мужик резко затормозил, прижал машину к бордюру, потянулся, открыл дверцу с ее стороны:

— Ты это… ехай с кем-то другим, поняла?

— Набережная Тараса Шевченко, — сказала Людмила, резко захлопнув дверцу. — Я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Выполняйте свои обязательства, иначе придется платить неустойку.

Она уже привыкла разговаривать с людьми, которых считала ниже себя (не по росту, разумеется), вежливо и властно. Это было своеобразной компенсацией за унижения, которые приходилось терпеть дома. С недавнего времени вся ее семейная жизнь стала сплошным унижением. И собственная домработница, и продавцы в магазинах, и обслуга в фитнес-клубе чувствовали настроение Людмилы, вели себя корректно, ну а кто не понимал… В данном случае она не блефовала, если бы Дмитрий узнал, что водитель «Волги» с таким-то номером пытался соблазнить ее, а потом вышвырнул из машины, мужику бы точно не поздоровилось.