Ли Сын У - Тайная жизнь растений

— Я спрашивала его, как же так, почему… почему он наврал мне… сначала он все отрицал, но после встречи с вами мне многое стало известно, вот тогда он…

Вот тогда он, выгораживая себя, наговорил ей, что это была ложь во спасение. Оправдывался, что не мог позволить младшей сестре своей жены встречаться с безногим инвалидом, что не мог допустить, чтобы она разрушила свою жизнь.

— Какой хороший у вас родственник, — холодно усмехнулся я.

Мой сарказм не мог укрыться от Сунми. Похоже, она почувствовала, в чем состоял мой немой вопрос, — разве не правда, что вовсе не брат, а этот самый родственник испортил Сунми жизнь? Я боролся с желанием рассказать ей, как следил с крыши торгового центра за окнами ее квартиры. Я заметил, что она, в свою очередь, сдерживается, чтобы не начать расспрашивать меня, пытаясь понять, что мне известно. Она впервые за то время, что мы сидели здесь, отпила глоток кофе. Она не делала попыток уйти от разговора, просто выдалась пауза.

— Самое ужасное, — заговорила она и, поставив чашку с кофе на стол, продолжила, — это то, что он встречался с вашей мамой.

— Что? — переспросил я.

Этот человек встречался с матерью. Что ему было нужно от нее?

— Все, что она сказала мне про вашего брата, придумал этот человек. Он заставил ее так сделать. Он угрожал ей. Те сведения, которые я получила от нее, полностью совпадали с тем, что он потом рассказал мне.

Она глубоко вздохнула, словно запыхавшись.

Интересно, Сунми осознанно называла его так — «этот человек»? В любом случае, это важный показатель ее отношения к нему. Он для нее не просто муж сестры. Но я не мог лезть к ней в душу с вопросами на эту тему.

— Да зачем, в конце концов, он это сделал? — это было единственное, что я мог позволить себе спросить в такой ситуации.

Она мгновенно отреагировала:

— Он никогда ни в чем себе не отказывает, этот человек. Он берет все, что захочет.

Кажется, я одновременно знал и не знал, о чем она. У меня с самого начала был ряд подозрений на его счет, слова Сунми подтверждали мою правоту. Я не сомневался, что это подлец. И дело было совсем не в том, что когда-то он оскорбил и ударил меня. С этим можно смириться, это можно забыть. В сдержанном признании Сунми «он берет все, что захочет» явно читался намек на низость этого человека. Я не дурак. Несложно было догадаться, что он нанес Сунми незаживающую рану.

Вдруг снова заиграла песня «Сделай фото души моей, мастер». Не знаю, была ли это очередная любезность хозяина, но он явно плохо понимал настроение гостей. Я заметил, что у Сунми слегка задергалась бровь. Песня заставила ее замолчать. Сунми не сказала ни слова, пока не закончилась песня. Когда последний куплет подходил к концу, я занервничал, потому что не было гарантии, что наш непонятливый и не в меру услужливый хозяин не включит эту мелодию снова. К счастью, в это время на пороге кафе появилась компания из пяти веселых молодых девушек. Как же я был благодарен им за их громкую болтовню, которая избавляла нас от навязчивой заботы хозяина.

Шумно отхлебнув холодного кофе, я спросил:

— Так в этом причина? Из-за этого вы так вините и ругаете себя, из-за этого записали себя в проститутки?

Я думал, что должен вытащить ее из этой темницы самобичевания, поэтому говорил нарочито уверенно и обыденно. Она ничего не ответила. На искаженном лице Сунми было страдание. Но я должен быть тверд.

— Если бы вы были той, кем себя называете, вы не приняли бы моего предложения, — убеждал я ее. — Брат болен — физически и морально, раз в месяц я вожу его в мотель, и это своеобразное лекарство, которое помогает предотвратить приступы, но ни мне, ни ему это не приносит спокойствия и облегчения, — говорил я. — Мне жаль, что пришлось все это рассказывать вам, и, поверьте, я далек от того, чтобы гордиться тем, что попросил вашей помощи, да еще и открыв вам такие подробности, — продолжал я. — Вы хотите унижений и поношений, но кому от этого будет лучше? Так вы не поможете брату, ему не это нужно от вас, поэтому, пожалуйста, перестаньте винить себя, — убеждал я ее.

Сунми, которая до сих пор молча слушала меня, в конце концов уткнулась лбом в стол и заплакала.

— Что же делать? Что же мне теперь делать…

Я представлял себе, как дотрагиваюсь до ее плеч. При этом неподвижно держал руки под столом. У меня мокрые от пота ладони. Я тихонько вытер их о брюки. Как предчувствие, в кафе снова звучит та песня:

Не знаю, стоило ли делать то, что делал я. Тут нечего было скрывать, нечего стыдиться, но едва ли мои поступки были правильными. О чем я могу заявить с уверенностью, так это о том, что мои действия целиком и полностью соответствовали сложившейся ситуации. Я читал в какой-то книге, что, принимая решение, нужно отталкиваться от ситуации, рассуждать, что своевременно в данный момент, что нет. Там было написано, что если человеком движет любовь, то все, что он делает — благо. Для меня это автоматически значило, что если мотив поведения — не любовь, то благом действия человека назвать нельзя. И я никак не мог понять, что же это получается — можно сделать любую гадость и оправдать ее любовью, а можно быть хоть сто раз положительным, но без любви это не будет иметь никакой ценности? Но теперь мне все стало ясно. Я воспринял эту модель ориентации по обстоятельствам как руководство к действию. Такая жизненная позиция будто специально создана для меня. Любовью оправдывается все. Любовь — это единственное, что может решить все проблемы.

Мне было тяжело уезжать из города — в ушах до сих пор звучал плач Сунми:

— Что же делать? Что же мне теперь делать… Я не знаю.

Не тогда ли я подумал, что должен защитить ее? Как я понял, что кроме меня, нет никого, кто мог это сделать? По-моему, эта мысль пришла мне в голову, когда мы еще сидели в кафе. Вытирая влажные от пота руки о брючины, я шептал про себя, что должен защитить Сунми. Попрощавшись с ней, я брел по улице, покрытой паутиной солнечных лучей, и повторял: «Защитить ее это мое право, но даже если бы это был только мой долг, я положил бы за нее жизнь». Я извинился перед ней за все, что было в кафе, но никогда я не испытывал такое чувство близости с ней, как в те минуты, что она плакала, склонив голову к столу.

Но как именно я собираюсь ее защищать? У меня не было никакого конкретного плана. Она вернулась в библиотеку, а я пошел к остановке автобусов на Сеул, которую она показала мне. Что же делать?.. Несколько раз я как будто вживую слышал ее голос и оборачивался. Мне казалось, что она упала в пропасть — на самое дно страдания. Если бы я мог, как мне хотелось вытащить ее оттуда! Но по силам ли мне это, — спрашивал я себя. Тогда я снова подумал о той пропасти, в которую она угодила. Эту яму вырыл для нее муж сестры. Это он заставил ее смотреть на себя, как на проститутку. Это он сделал ее такой. Во мне кипела ненависть к этому человеку.