Владимир Лорченков - Свингующие пары

Он и правда похож на пожар, сказала она. Сначала греет и даже забавляет, а когда ты понимаешь, что окружен огнем, бежать поздно, сказала она.

Лида, это ведь я трахаю его жену, сказал я. И это его жена влюблена в меня, сказал я. А даже если моя жена спит с ним, то лишь развлечься, сказал я. Откуда у тебя уверенность, что у меня другие цели, сказала она. А у тебя другие цели, сказал я. Ну, скажи, сказал я. Она, помолчав ответила.

Нет, я сплю с тобой не для того, чтобы развлечься, сказала она.

А почему ты спишь со мной Лида, сказал я, чувствуя себя слегка гадко, но и чуть приподнято… словно вынуждал женщину сказать в постели что-нибудь по-настоящему тайное и по-настоящему грязное.

Потому что я влюблена в тебя, сказала она.

И когда вся эта идиллия, которая уже год длится, рассыпется… сказала она. Тогда каждый будет за себя. И мне придется за тебя сражаться, сказала она. Разрушить твое счастье, чтобы заполучить свое.

О чем ты, сказал я.

А ты, сказала она, что ты чувствуешь ко мне.

Думаю, я тебя люблю, сказал я.

И как это сочетается с Алисой, сказала она.

Она невыносима, но я не потяну развод, сказал я. Ни материально, ни, что еще важнее, морально, сказал я. Лида кивнула. Она понимала, что сейчас я говорю правду.

А со мной бы ты смог жить, сказала она.

Думаю, да, сказал я. Думаю, это дело привычки, сказал я.

Щелкнула блокировка, и Лида, открыв дверь, вышла, потрепав меня перед тем по плечу. Я посмотрел несколько минут на зад на полных ногах, – словно живущий отдельно, – открытый из-за смявшейся и приподнявшейся куртки. Потом Лида одернула одежду, и скрылась в толпе. Напоследок я увидел лишь яркое пятно.

…Сейчас оно кружилось вокруг моей жены, в то время как я, – пыхтя и обливаясь потом, – поднимал на санках в горку упитанного Диего. Он рассказывал обычные свои неприличные анекдоты, я хохотал. Мы бежим в дом, крикнула Алиса, я кивнул, как лошадь на мельнице, и они с Лидой, – вечные нимфы, – ускользая, снова отодвинулись от нас на то же расстояние.

Амиго, сказал торжественно Диего из-за моей спины.

Си синьор, сказал я, задыхаясь, и чувствуя, как санки, – во время моих рывков, – бьют сзади по икрам.

Амиго, у нас самые красивые жены в мире, сказал он.

***

Она задела меня краем халата – белоснежный, он поскрипывал, как снег под сапогами, – и это внезапно оживило воспоминания о минувшей прогулке с Алисой по заснеженному Ботаническому саду. Мы почему-то никак не решались войти в дом, – тысячу раз нами познанный, изученный так хорошо, как лицо женщины, сотни раз кончившей под тобой, – но мы все наматывали да наматывали круги, и постепенно протоптали дорожку вокруг…

Она пошла вперед, не глядя.

Разуваясь, я опустил взгляд, а когда поднял, то увидел, что она снимает халат на ходу.

Я сглотнул. Всякое бывало, но это уж чересчур. Трахнуть хозяйку в доме хозяина, и – тайком, а не положенной на блюдо радушным угощением с веточкой петрушки во рту и долькой лимона промеж ног… – я все еще раздумывал. Теперь-то я понимал, что настоящая хозяйка этого дома не Лида. Бедная моя любовница. Эскорт-принцесса. Она заседала в парламенте на мешке с овечьей шерстью и ее пизда пряно пахла овечьим сыром, а на голове красовался пятисотлетний парик, который изъели могильные черви несчастного короля Карла. Ее шикарную грудь украшала цепь бургомистра, в пизде у нее торчал гигантский – символический – ключ от городских ворот, и, провернув его, вы вызывали резкие крики, оповещавшие добрых горожан о времени. Вот кто была Лида. Но все это была жалкая бутафория. В реальности делами в этом мрачном королевстве, полном зеркал, засиженных мухами, кривых коридоров – я понял, наконец, почему Диего выбрал именно этот дом, – паутины, и низких потолков, заправляла женщина в платье служанки. В накрахмаленном белом платье, с кружевами, стоявшими, как член пятнадцатилетнего девственника, чья подружка, наконец, решила дать. Я почувствовал, что мой член тянет меня за собой. Он буквально набух и тяжестью своей увлек меня, и я сделал первый шаг.

Она обернулась, и скользнула по мне взглядом торжествующе.

Как уходящий после удара тореадор – который уже знает, что бык получил шпагу куда следует, – и поворачивается лишь, чтобы отпраздновать свой успех высокомерным взглядом и улыбкой триумфатора.

Мне осталось упасть на песок, обливаясь кровью.

И вознести краткую молитву богине измены, маленьким сатирам адюльтера, сотням тысяч вспомогательных войск – наяд, фавнов, и просто ман, – и попросить их задержать Диего в пути, если он вдруг решил вернуться. Но я знал, что предосторожности – почти лишнее. Дом слишком большой, чтобы он застал нас внезапно. Да и молдавские торжества, – в этот день Диего спускал на стапеля какой-то невероятной тоннажности грузовой корабль в порту Дуная, корабль под флагом Молдавии и на деньги его страны, корабль, который будут фрахтовать, вне всяких сомнений Иран и другие международные изгои, – они слишком долгие и праздничные, слишком веселые и чересчур обязательные для того, чтобы не длиться всю ночь. Я хихикнул.

…Предательство и контрабанда, вот ваш бизнес, молдаване, сказал Диего, положив голову на колени Алисы.

Мы сидели на нашей кухне, я привез бутылку коллекционного виски из какой-то внезапной и неожиданной для меня командировки, потому что совсем забыл о том, что писатель, и был буквально выдернут на «встречу с читателями» где-то в Бонне, а может и Мюнхене, – я понятия не имел, потому что во время поездок выхожу из отеля лишь в ближайший супермаркет, – и мы пробовали напиток. Мочили губы и язык. Алиса, кстати, пила лишь воду.

А ну-ка, повтори, сказал я, смеясь.

Предательство и контрабанда, сказал он. Вы, молдаване, великие мастера в одном и в другом.

Именно поэтому ты поедешь на юг, на торжественное открытие корабля, который будет заниматься контрабандой, сказала Алиса. Туше, смеясь, сказал Диего. Дай мне, пожалуйста, соль, сказал я Лиде. Она, не глядя, протянула мне.

Значит, Диего, мой сладкий, ты настоящий молдаванин, сказал я.

Кто знает, кто знает, сказал он задумчиво, может быть именно поэтому меня и потянуло сюда, хоть я здесь и сроду не был, и даже не подозре…

Может, у тебя кто из дальних родственников отсюда, бесцеремонно и весело перебил я, отряхивая пучок зелени.

Кажется, нет, сказал он, но я не минуты не сомневался в том, что намек понят и принят, просто он, как и всякий дипломат, – и даже вдвойне, как дипломат отчасти фальшивый, – умел воспринимать важную информацию с отсутствующим видом. Глянь на него сейчас, так ничего важнее, чем заглянуть под свитер моей жене для него не было. Странно, но я продолжал называть его про себя Диего.