Лора Бекитт - Пленница судьбы

Он сел рядом и взял ее за руку:

— Тот. Просто богаче и сильнее. И я люблю тебя, Люси!

Она подняла на него глаза. В них были непонимание и мука.

— Почему ты это скрывал?

— Потому что я уже был женат на женщине, которой нужны только титул и деньги. Я не притворялся, во время войны я действительно жил в той скромной квартире и делал все для того, чтобы страшные дни блокады поскорее закончились.

Шанталь чувствовала себя совершенно потерянной, она понимала, что ее счастье рухнуло. Бывшая проститутка и аристократ… Он состоятельный человек, политический деятель… Она не находила ни малейшей точки соприкосновения с ним, и она знала, что у нее недостанет сил сказать ему правду.

Женщина придумывала предлог, чтобы попрощаться и уйти, как вдруг ее взгляд упал на висевший на стене портрет. В следующую минуту ей показалось, что она сходит с ума. С портрета с чуть заметной знакомой улыбкой, открытым ясным взглядом смотрел… Кристиан. Шанталь ничего не понимала.

«Откуда у тебя портрет моего сына?» — чуть было не спросила она, но, вовремя спохватившись, ограничилась тем, что поинтересовалась:

— Кто это?

— На том портрете? Не узнаешь? Это я. Мне здесь… да, двадцать три года.

Теперь Шанталь заметила, в чем заключалась разница. У Александра были карие глаза, а у Кристиана светлые, серо-голубые. И все-таки сходство поражало.

Шанталь казалась спокойной, тогда как сердце ее сжималось от боли. Такие совпадения невозможны! Да, но… этот неуловимый аристократизм Кристиана, его врожденная грамотность и то, что к нему не прилипала никакая грязь… У Шанталь будто открылись глаза, она замечала множество мелочей, подтверждавших сходство двух мужчин, двух единственных на земле мужчин, которых она любила.

«В студенческие годы чего не бывало!» — она помнила эту фразу, брошенную Александром в день их знакомства. Но он сказал и другое: «Я всегда презирал продажных женщин».

Не могла же она спросить: «Посещали ли вы когда-то бордель «Полуночная звезда»? Да он и не вспомнит! А она сама? Среди ее клиентов были и юнцы, и старцы, и их было… так много! И она не помнила ни лиц, ни имен…

— Я никогда не спрашивала: у тебя есть дети, Александр? — Ее голос слегка дрожал.

— Дети? Нет. И у брата не было. Быть может, ты, Люси, подаришь мне наследника?

— Я? Я уже не смогу. Для этого тебе нужно жениться на молодой девушке.

— Я уже был женат на молодой девушке… Люси! — Он сжал ее руку. — Я думаю, нам нужно пожениться сейчас. Потом какое-то время мы, возможно, будем редко видеться, и я хочу знать, что ты в безопасности.

— Что со мной может случиться?

Он упрямо мотнул головой:

— Я хочу быть спокойным за тебя.

Шанталь не хотела жить в замке. Она желала поселиться с Александром в скромной квартирке, вроде той, какую снимали они с Кристианом.

— Я… я не смогу выйти за тебя, Александр! — Она смотрела открыто, смело и в то же время грустно.

— Почему?

— Я… тебе не подхожу.

— Ты так думаешь?

— Я человек не твоего круга.

— Какое это имеет значение! Тебя испугала роскошь?

— Меня напугала… ответственность. Всему этому нужно… соответствовать. А я хочу любить просто мужчину, без прилагающихся к нему титулов.

— Так и будет. Ведь ты полюбила меня, не зная, кто я.

«Ты тоже полюбил меня, не зная, кто я! — подумала Шанталь. — А если бы узнал?»

Мари плохо помнила, как пережила войну, но поездку через опустошенную, разграбленную Францию она запомнила хорошо. Случалось, у нее хотели проверить документы, а документов не было, и тогда ей грозили арестом, а иногда требовали платы. Поскольку денег у Мари не было, она без колебаний расплачивалась другим, тем, что женщина может продать за деньги или, напротив, сама отдать в качестве платы. Иногда ей удавалось бежать…

Однажды она шла всю ночь по светлой от луны и звезд и страшной в своей пустоте равнине, шла без мыслей, без воли, ведомая одной-единственной слабой надеждой, и дрожала, словно парус под ветром. В другой раз ее избили ошалевшие от войны, потерявшие себя пьяные солдаты, тогда как другие, случалось, совершенно бесплатно подносили ей стаканчик вина.

Она вышла на берег, поднялась наверх и, повинуясь внезапному порыву, упала в траву, прижалась щекой к гибким и влажным стеблям так, словно хотела втянуть в себя соки жизни, напитаться ими. Девушка понимала, что спасением от прошлого, равно как и надеждой на будущее, может стать для нее только дочь.

Мари улыбнулась. Это была робкая улыбка, но искренняя, драгоценная, редкая.

Ясно, что девочка ее не знает, Таласса привыкла к Корали. Что ж, возможно, придется какое-то время пожить у сестры. Разумеется, она причинит Коре боль. Но ведь это ее ребенок. У Коры есть Луи и родители. А у нее — никого.

Кора была во дворе, она поливала цветы. Она случайно заметила, как Мари поднимается по тропинке, и выпрямилась. Но не пошла навстречу сестре.

Мари открыла калитку и вошла, ощущая тревогу и радость. А Корали не двигалась и смотрела на нее расширенными глазами. Потом она быстро оглянулась, словно ища помощи, и вновь уставилась на сестру.

Мари попыталась улыбнуться:

— Кора!

— Мари… ты вернулась!

«Да, я приехала за своей дочерью», — хотела сказать молодая женщина, но сдержалась. Ее сердце болезненно сжалось. Все ли в порядке в этом доме? Здорова ли Таласса?

А потом взгляд Мари упал на талию сестры. Корали… беременна?! Какая, должно быть, радость для них с Луи!

— Ты ждешь ребенка, Кора?

Сестра покраснела:

— Да.

— Я очень рада.

Корали наконец сообразила, что надо предложить младшей сестре сесть, и показала на скамью. Потом вытерла перепачканные землей, слегка дрожащие от волнения руки и присела рядом.

А Мари только сейчас сполна ощутила, как сильно устала. Она молча смотрела на зеркально чистый, отливающий металлическим блеском океан. Высокое солнце сверкало в сияющей бездне неба, как новенькая золотая монета. Эту идиллию нарушала только дрожащая, скорбная жалоба ветра: казалось, кто-то неведомый водит острым смычком по струнам невидимой скрипки.

— Как Луи?

— Луи убили на войне в августе прошлого года.

Мари изумленно встрепенулась:

— Да, но…

— Я вышла замуж второй раз, натянуто отвечала Кора. — А как жила ты?

В ее голосе послышалось нечто странное — то ли вызов, то ли тайное возмущение. Сколько Мари ни вслушивалась, она не улавливала в голосе старшей сестры былой сердечности.

— Пережила блокаду. Было очень страшно. Город обстреливали. Много людей умерло от голода.

— Почему ты не написала, что приедешь? — вдруг спросила Кора.

— Сомневаюсь, что ты получила бы мое письмо, сказала Мари и задала долгожданный вопрос: — Как Таласса?