Дженнифер Л. Арментраут - Замерзшие (ЛП)

Когда я взглянула на свою подругу, мой желудок скрутило тугим узлом. Не прощение Кайлера причинит огромную боль в конце концов, даже если мы останемся только друзьями. Подпитка гнева не принесет ничего, кроме горечи. Но я так же не хочу быть человеком, который так много отдает от себя кому-то, кто не заслуживает этого, и в итоге остается без шансов на целостность.

Я вздохнула, не зная, что сделать или сказать.

— Я не знаю, Андреа. Может, когда пройдет некоторое время, все вернется на круги своя. — Я почувствовала себя сильнее, когда сказала это. Надежда. Может, мы могли бы оставить все в прошлом. Это кажется более вероятным, чем Кайлер, исповедующий вечную любовь ко мне. — Думаю, мы просто посмотрим.

— Ты права. Увидим.

Я выгнула на это бровь.

Андреа облокотилась на спинку дивана, опустив руки на ноги.

— Ну ладно, в общем, надеюсь, ты не возненавидишь меня.

В моей голове разрослось подозрение.

— А почему это я должна тебя возненавидеть?

Она робко взглянула на меня.

— Андреа...

Она закусила губу и съежилась.

— Я пригласила на наш ужин кое-каких гостей.

В желудке все перевернулось.

— Что?

— Ну, я вроде как сказала Таннеру, что мы идем ужинать, и он предположил, что было бы не плохо пригласить и Кайлера, поэтому на самом деле Таннер виноват, а не я.

Все, что я могла сделать в течение нескольких секунд, это тупо смотреть на нее, в то время как одна часть меня начала прыгать и визжать, а другая хотела встать и побежать к двери.

— Ты не сделала это.

— Амм...

— Андреа! — прошептала я.

Она попыталась улыбнуться.

— Я как бы написала им, где мы, и они должны быть тут с минуты на минуту.

Кайлер

— Думаю, это самая худшая твоя идея за последнее время. — Я заглушил мотор и откинулся назад, сжимая в руке ключи, пока не почувствовал, как зазубренные края впились в кожу ладони. — Серьезно.

Таннер фыркнул:

— Я могу придумать целый список самых плохих идей, но эй, ты впервые за два дня в трезвом состоянии. И как раз вовремя, к праздникам.

Опершись головой о подголовник сиденья, я застонал.

— У меня до сих пор ощущение, что кто-то долбит мои виски ножом для колки льда.

— Ты был слишком пьян, — прокомментировал Таннер, готовый открыть дверь машины, — и именно поэтому я думаю, что этот ужин — самая лучшая из всех идей.

Я потер ладонью подбородок, нахмурившись от ощущения щетины. Я не брился с тех пор, как поехал в Сноушу.

— Ага, ты думаешь так только потому, что Сид не тебя люто ненавидит.

Таннер закатил глаза.

— Она не ненавидит тебя люто. Не думаю, что это когда-либо произойдет.

— Ох, это уже произошло. Поверь мне.

— Слушай, я не знаю, что на самом деле произошло между вами двумя, но что-то случилось. И это не конец света. — Таннер открыл пассажирскую дверь, и в салон ворвался поток холодного воздуха. — Поэтому прекрати вести себя как телочка и выходи из машины.

Я бросил на него неодобрительный взгляд, но все-таки вышел. Дойдя до него, я задал ему уже в десятый раз один и тот же вопрос:

— Она же знает, что я приеду, так ведь?

— Ага. — Таннер открыл дверь ресторана, призывая меня войти внутрь. Как только мы прошли мимо хостеса, он виновато посмотрел на меня: — Ладно. Я соврал. Не думаю, что Сид знает.

— Что? — Я резко остановился посреди прохода, отчего в меня чуть не врезался официант.

Я взглянул на Таннера: — Ты что, блядь, издеваешься надо мной?

Таннер сжал рукой мое плечо, отодвигая меня от накрытого круглого стола.

— Нет. Успокойся. Уверен, что теперь она уже знает.

Ему легко говорить «успокойся», у меня было чувство, что я иду на расстрел. Я так долго боролся с желанием позвонить Сид с тех пор, как она уехала из Сноушу. Я не хотел ничего больше, чем услышать ее голос и увидеть ее. И да, мое гребаное тупое сердце колотилось в груди, но Сид показалась чертовски спокойной.

— Ты сволочь, — проворчал я, проведя рукой по волосам. Блин, лучше бы я побрился. И хотя я принял душ, уверен, что от меня до сих пор несет как от бутылки виски. Это дерьмо еще несколько дней будет выходить из моих пор.

Сначала я увидел Андреа, а потом и Сид, и мое сердце колотилось так, будто я пробежал десять километров и вспотел как шлюха в церкви на воскресной мессе. Каким-то образом Таннер оказался впереди меня, доказывая тем самым, что я ползу как какая-то жертва.

Эта сволочь заняла место рядом с Андреа, на чьем лице сверкала самая большая фальшивая улыбка. Конечно же, я хотел сесть рядом с Сидни. Я также хотел прикоснуться к ней, прижать к себе и поцеловать. Было и кое-что другое, что я хотел бы сделать, то, чем я занимался всю прошлую ночь в пьяном угаре, работая руками между своих ног.

Я также был уверен, что она может двинуть мне по яйцам.

Чтобы взять себя в руки, я убедил себя, что лучше всего сейчас вести себя нормально. С этой мыслью я прошагал к столу и посмотрел на Сид.

Сердцебиение пришло в норму, и она подняла взгляд, большие голубые глаза смотрели прямо на меня, и это все равно, что смотреть на Иисуса. Ладно. Может, не как на Иисуса, но меня будто сильно ударили в грудь и я услышал голоса ангелов.

Боже. Черт. Она такая красивая. Не то чтобы я забыл об этом, но после того как между нами произошло то дерьмо, было ощущение, что с того дня, когда я в последний раз видел ее, прошли годы.

Эти глаза... они были удивительно голубого цвета и такие ясные. Потрясающие. Под ними я заметил темные круги, темнее, чем ее кожа. Я хотел стереть их, но мне удалось придержать свои руки. Но потом мой взгляд упал на ее губы, и они слегка раскрылись от ее резкого выдоха. По ее щекам распространился слабый румянец, и я хотел прогнать его своими пальцами, своим ртом, своим языком...

Все уставились на меня.

Откашлявшись, я заставил себя сесть и сложил руки на столе. Я взглянул на Сид:

— Привет.

Ее лицо покрылось темно-красным цветом. Никто, кроме нее, так не краснел.

— Привет.

Напротив меня Таннер выгнул бровь. Андреа начала играть с хлебом, будто она двухлетний ребенок. Все молчали, и Сид так сильно застыла на месте, что я думал, она сейчас расколется пополам.

Вот это да, чертовски неловко. Я должен был уехать.

— Итак, все рады приближающему Рождеству? — прощебетала Андреа.

Таннер взглянул на нее и невозмутимо ответил:

— Я так рад.

Она скептически сузила глаза:

— По тебе не скажешь, что ты рад.

— Ну, мне же не двенадцать, — ответил он, склонив голову набок. — Рождество уже не так интересно, когда ты взрослый.

— Чего? — выдохнула она, широко раскрыв глаза. — Рождество не так интересно, когда ты взрослый?

Он пожал плечами.

— Ты анти-американец, — обвинила она его.