Людмила Сурская - Курсантки

— Ну так в чём же дело… Проси.

Глеб стрельнул по Саше, опять посмотрел на меня и опять откашлялся.

— Дело в том, что она два года — моя жена.

Я холодею, Глеб бьёт прямо в яблочко. А когда удивление зашкалило посыпались вопросы. Значит, мои родители отмерли и все живы.

— То есть? — опешил отец.

— Как это так? — полезли глаза на лоб и у матушки. Улыбка тут же сошла с её лица. Она принялась комкать салфетку в руках и разглядывать нас в упор.

Вика, слазив за вилкой под стол, спрятала улыбку в кулак, тоже срочно закашлявшись.

— Нормально через свидетельство о браке и печать. Всё по закону. Клянусь, никто не знал. Совсем недавно дошло до Александра, девчонки прозрели только на свадьбе Лены. Вон Вика подтвердит.

Вика азартно кивнула. Всё без вранья, так и было.

Сашка опять хихикнул что-то вроде того, что мол, дуракам закон не писан. Но маменька от него отмахнувшись понеслась на меня.

— Господи, что я слышу, что же это. Как можно было в такие годы жизнь себе ломать, — взвыла она. — Ты не представляешь во что ты голову всунула. Семья-это не хиханьки вам.

Оно и понятно матери всегда будут переживать за своих детей и всегда они будут для них маленькие. Но эти два года-то уже прошли, а про будущее она вроде как бы и не против. Так о чём так убиваться-то…

А Саша хихикал и жевал. Хихикал и жевал. Отец грохнул по столу так, что подпрыгнули тарелки. Но Сашу это не остановило и он, фыркнув от хохота, выскочил из-за стола.

— Мы любим друг друга, какой смысл тянуть. Всякое ж бывает, наберём годы, а они как лишние килограммы набираются, но любви-то и не маячит на горизонте… Зачем же себя обворовывать. Нам хорошо. Малышка любит меня, я её. О чём же печалится. — Бил в одну точку Глеб не отклоняясь от намеченного курса. Жить нам есть где. С бытом я её не напрягаю. Домработница есть.

— А институт? — встрял отец.

— Кончит, куда денется. Я ж не ставлю препоны. Хотя с большим удовольствием перевёл бы из этого дурдома на гражданку. Но понимаю, сдружились они там с девчонками, да и трудное уже позади. Так что до выпуска, как я понимаю, Тарасов их дотянет всех и без потерь.

— Так вот я у кого видела похожее кольцо, — вспомнила мама, вглядываясь в наши сцепленные руки. — Точно. Появились они у вас на пальцах два года назад. Как вы нас обвели вокруг этого самого пальца. Я б никогда не разрешила… Ни за что…

— Вот поэтому и обвели и с самовольничали. — Вздохнул отец, — так чего уж теперь. Саша разлил эту шипучку, пьём. Эй, где ты там, хохотун, — позвал он сына.

— Позвольте… Но как же Ира? — решительно вскакивает мамочка.

«Этого только не доставало! — пугаюсь я. — Она сейчас уложит Глеба на лопатки, и оставит меня здесь, не отпустив с ним».

— А что тут непонятного. С сегодняшнего дня она переезжает ко мне. Думаю вопросов быть не должно и препятствий тоже. Я её законный муж и имею на неё право. — Не даёт опомниться тёще Глеб.

— Ну как же так… — возмущалась мамочка. Но отец остановил её.

— Ша, хватит ерундить. Любят, расписались, пусть живут себе. Я рад и доволен, что всё по уму. Спасибо обоим. Сейчас тошно смотреть на молодёжь. Наспех, кувырком. Любовь и семью подменили свободным хождением и сексом.

Я принялась с усердием жевать салат. Жевать и улыбаться. Мне всё равно, что было есть. Лишь бы быть занятой делом. Но улыбку не скрыть и она пробивается у меня на лице. Я даже не разбирала его вкус, а может была до дури голодна. Ну да, так и было. Мне вдруг показалось, что в глазах мутит от голода… Но, кажется, всё обошлось без взбучки. Все улыбаются и довольны друг другом. Мне хочется уже не улыбаться, а смеяться. Хватит уничтожать этот салат, а то не достанется никому попробовать, а вроде бы и ничего…

Вика смотрела на подругу и вздыхала. Ей в отличие от всех хотелось плакать. Когда исполнятся её желания… Вон он сидит её болезнь и счастье рядом. Хохочет, как будто проглотил всю Юморину. А жуёт точно век не кормили и ноль на неё внимания. Обидно жуть и жалко опять же себя. А подойдёт ведь взбрыкнусь. Как болезнь. А больным лечиться надо. Так что с таким раскладом может быть и никогда не видать ей того счастья. Конечно, сравнивать её отношения с Сашей и Ирины с Глебом глупо. Но ведь что-то похожее есть. Сейчас она была готова на какие хочешь уступки, но Сашка строил из себя неприступного и равнодушного и Вика отступила. Всё летело к чертям по неизвестным ей обстоятельствам. И вообще, хороша же она, дуром вешаясь парню на шею. Пригвоздим народным: «значит, не судьба» и успокоимся.

А Саша видел, что протяни руку и он хозяин этой девчонки. Открытие обрадовало и напугало. Вот и решил для себя: «Ладно, всё будет по уму. Фантазировать сколько угодно можно в чём угодно, только не в любви и счастье. Тут должно быть реально и путём. Ведь если я хотел, чтоб всё было по закону у моей сестры, значит, кто-то захочет, чтоб было так же с его».

Всё закончилось для нас прекрасно. Мы представляли ярчайший пример ненормальных от счастья. Я, получив родительское добро на переезд к Глебу, сорвалась и помчала в комнату собираться. Набивая сумки своим барахлом, думала о том, что больше не надо юлить и прятаться. А ещё не надо никуда спешить и главное расставаться. Всё будет по-настоящему. Боже, теперь мой дом у Глеба, а сюда мы будем приходить с гостинцами, и мама будет приезжать к нам в гости, и мы будем с ней пить чай.

У Глеба знакомство прошло ровнее. Взрослый парень на своих хлебах… Меня критически обсмотрели, высказали пару пожеланий на счёт причёски и одежды, на которые Глеб тут же прошептал:- Не бери в голову. Вот в принципе и всё. Отпустили. Мои ж ещё полгода ахали и всплёскивали руками. «Как такое возможно с их дочерью». Я и сама не могу опомниться до сих пор как? У Богуша та же история. Его семья была на седьмом небе, что наконец-то угомонился и женился, а Маринкина долго не могла закрыть рот. Всё охали да ахали, как такое могло получиться, и почему нужно было молчать об этом. Но все смирились и там. Курс проглотил даже Ленкину беременность. Мы стойко молчали пока это было возможно. Лена безнадёжно поправлялась не влезая в форму. Взводный не подумавши ляпнул:

— Что ты такое Елена батьковна кушаешь, что у тебя такое пузо большое.

— Куриные биодобавки вёдрами покупаем. — Посмеялась Лена, но взводный так ничего не понял.

Позже, когда ей разрешили появляться на военных дисциплинах в гражданке, он буркнул: — Облом, молчат как те партизаны. Лохана из меня сделали. Киндер-сюрприз организовали. Могли бы и раскрыть мне глаза. Натуся ты меня совсем не любишь.

Бывшая пятая дружно потупила глаза, но ни гу-гу. Все поныли, пообалдевали и успокоились. Ничего же не изменить. В университет мы все теперь ходили в гражданке. Четвёртый курс, разрешили. Естественно ликовали. Накупили нарядов. Форсили. Так прелестно чувствовать себя женщиной. А то перспектива наряжаться в старости нас как-то малость пришибла. Это как-то мы на втором курсе отправились в гражданке на занятия в университет, собираясь потом посидеть в кафе, Елене было день варенья, и нарвались на курсового. Он задвинув нас к стене принялся объяснять, что значит форма для военного и про наряды в армии придётся забыть.